смотрели на большом экране, или артисты выступать приезжали, песни пели, танцевали, и Маша, когда работу заканчивала, тоже успевала немножко посмотреть. Иногда они привозили с собой женщин, много пили, смеялись, женщины были вызывающе одеты: яркие, откровенные платья с глубоким вырезом, на губах красная помада, почти все курили. Маша в первый раз, как их увидела, удивилась, как у таких мужчин могут жёны так выглядеть, поделилась с тёткой, та долго смеялась, когда это услышала, а потом объяснила, что это вовсе никакие не жёны, а обычные шлюхи. Настоящих жён Маша позже уже увидела, они были почти, как те женщины, которых в кино показывали. Красивые, в дорогой одежде, строгие, молчаливые. Не все, конечно, красавицы, но породистые – это точно.
Через год война началась. Она мимо Маши прошла. Её жизнь не изменилась.
Надя слушала рассказ матери и не понимала, как ей вообще реагировать, можно ли об этом в школе рассказать или лучше не надо. Отец прервал жену на середине рассказа, Наде велел в школе молчать и написать про своего дядю, который под Ельцом погиб. Сказал, что потом расскажет. Так и не рассказал, а Надя тогда переписала что-то из детской книжки про войну и подвиги, только имена изменила.
Чуть позже Надя услышала продолжение этой истории. Отец не ночевал дома пару дней, поругались они с мамой, и он ушёл пожить в общежитие к другу. Мама вечером выпила чуть больше, чем следовало, и разговорилась.
Когда война закончилась, все, конечно, очень радовались и Маша тоже. На дачах праздник всей обслугой закатили, пока «хозяев» не было. Вот на этом празднике она и встретила Надиного отца. Он работал слесарем на автобазе, кто-то из парней его позвал, девушек много было, а мужчин раз-два и обчёлся. Красивый, молодой, здоровый – это после войны большая редкость была. Но Маша даже и не смотрела в его сторону, столько девушек красивых, ей до них далеко было, а он возьми да и влюбись, по-настоящему, в жёны через неделю позвал. Маша – к тётке, спрашивает, как ей быть. Тётка обрадовалась и даже похлопотала за парня, хотела его в местный автопарк устроить, а он, дурак, ни в какую. Прислуживать не хотел. А так бы комнату побольше дали, как семейным.
– Вот так, дочь, мы и оказались в бараке, а я на заводе. Ты учись, может, по-другому жить будете. Мир везде. Коммунизм построим, заживём. Вы заживёте, мы уже навряд ли. И отцу не говори, что я плакала.
– Мам, хорошо всё будет, квартиру ведь скоро дадут. Там и газ, и вода. У мальчишек отдельная комната будет. И вообще скоро человек в космос полетит, представляешь? – Надя хотела обнять маму и даже сделала шаг навстречу, но увидела в её глазах такую холодность, что стало как-то не по себе, и она замерла.
– Ты чего встала? Спать иди. В космос они полетят.
Больше они к этой теме про прошлое мамы не возвращались. Им, действительно, в скором времени дали квартиру. Трехкомнатную. На Нагорной. Это была уже почти настоящая Москва. Большие дома, детские площадки во дворах. Клумбы и много деревьев, тополей. Их тогда сажали в огромном
