меня к тебе, о царь Манассия,Сказать,
Что он есть Всемогущий Бог.
Ты осквернил священный город кровью
И трупами невинных переполнил
В угоду лжебогам,
Которых ты
В безумье почитал богами смерти.
Но всё подвластно Господу живых!
И сотворит он день,
Тот самый день, в который,
Простершись на земле,
Ты будешь умолять,
Чтоб он тебя помиловал и принял
Рабом последним в Царствие свое!
И вот знамение, что не напрасной
Твоя молитва будет, царь Манассия:
Те капища Ваалу и Астарте,
Что ты с весельем возводил
при свете дня,
Во мраке ночи станешь разрушать,
Горючими слезами обливаясь.
Царь привстает:
– А не сказал ли
Тебе твой Бог,
Что я за эту дерзость
С тобою сделаю?
– В твоей я власти, —
Незваный гость чуть слышно отвечает,—
И ты, скорей всего, меня убьешь.
Но тот, кто жив, вовеки не умрет…
Тебе же предстоит, о царь Манассия,
Переходить из смерти в смерть…
Жезлом
Царь бьет пророка по лицу,
А стража
По земле его волочит
К котлу, в котором варится смола.
И умер он!
А царь Манассия в темнице,
Как ни старается,
Не может умереть.
– Какие-то есть жилы на руке…
Их можно
Перекусить – и кровью изойти.
Но в этой темноте – как их отыщешь?
Пустое дело, нечего стараться.
Решает он от пищи отказаться,
Которую тюремщики швыряют
К его ногам – и на десятый день
Смерть придвигается уже вплотную.
Да, здесь она, за дверью – и сейчас
Войдет.
Но почему-то
Она уже не кажется желанной,
И лютый страх опять владеет им,
И он уже готов кого угодно
Взамен себя послать в ее жерло.
Пусть дочери идут,
И сыновья,
И жены царские,
Друзья и слуги!
И весь народ земли, его рабы,
Пускай в колонну строится,
И пусть
Его ведут служители Молоха
В пылающую печь – насытить смерть!
– —
…Но больше откупиться нечем:
Он
Уже не царь,
Он узник осужденный.
И казнь его назначена на завтра,
Мучительная огненная казнь.
Но после пытки, от которой он
Себе на удивленье жив остался,
Он казни не боится —
Дон Антонио
Был прав во всём.
Не зря он их учил
Дыханье останавливать
И боли
Не чувствовать при этом никакой.
Он пытку выдержал
И на костре
Сознание успеет потерять,
А едкий дым доделает свое…
Но главное не это, а другое:
Он никого под пыткой не назвал!
Иначе
