style="font-size:15px;"> Мейер смотрит с ожиданием на лесничего.
Тот раздумывает вслух:
– Что ты видел ее в купальном костюме, Мейер, я поверю. Она частенько лежит так на крыше кухоньки, и старая барыня куда как злится, говорила мне кухарка Армгард. Но чтоб барышня с тобой что-нибудь там… нет, Мейер, в этом ты меня не уверишь, это ты рассказывай кому-нибудь поглупее, чем лесничий Книбуш!
Лесничий осклабился с чувством собственного превосходства. Он отставил недопитый стакан и встал:
– Пошли, Цезарь!
– Не веришь? – закричал Мейер-губан и тоже вскочил. – Ты не представляешь себе, Книбуш, как женщины сходят по мне с ума. Я каждую могу иметь, каждую! И душку Вайо…
– Не-ет, не-ет, Мейер, – презрительно осклабился Книбуш, и этим заявлением он навеки превращает Мейера в своего смертельного врага. Какая-нибудь коровница или птичница, может, и польстится на тебя, но наша барышня – не-ет, Мейер, ты просто нализался…
– Доказать тебе?! – положительно закричал Мейер. От спирта, от ярости, от унижения он совершенно потерял рассудок. – Вот, смотри – черным по белому! Читать умеешь, раззява? Вот! Это письмо написала мне твоя уважаемая барышня! – Он вытаскивает из кармана письмо, вскрывает его. Читать умеешь?.. «Твоя Виолета». «Твоя» подчеркнуто, видишь ты, разиня пучеглазая? Вот изволь, читай: «Мой любимый! Мой самый любимый!! Единственный!!!» – Видишь восклицательные знаки? А тут… Нет, всего тебе читать не нужно… Вот тут еще: «Я так, я та-ак тебя люблю!» – Он повторяет: – «Та-ак люблю!» Ну что, любовь это или нет? Что ты теперь скажешь?
Он торжествует. Толстые губы его дрожат, глаза сверкают. Лицо раскраснелось.
Но слова его оказали совсем иное действие, чем он рассчитывал. Лесничий Книбуш отошел, стал в дверях трактира.
– Нет, Мейер, – говорит он. – Этого ты не должен был делать, показывать мне письмо и все мне выкладывать. Экая ты свинья, Мейер! Не-ет, ничего я не видел, ничего не знаю, за такое можно поплатиться головой. Не-ет, Мейер, – говорит Книбуш и с неприкрытой враждой смотрит на него своими старыми, поблекшими глазами. – Я на твоем месте сейчас же уложил бы чемодан и укатил бы отсюда без предупреждения как можно дальше. Потому что, если ротмистр узнает…
– Да что ты в самом деле панику разводишь, заяц трусливый! – проворчал Мейер, но все же сунул письмо обратно в карман. – Ротмистр ничего не узнает. Если ты будешь держать язык за зубами…
– Уж я-то зря язык не распускаю, – говорит лесничий и на этот раз действительно не собирается сплетничать. – Тут и обжечься недолго, а мне оно ни к чему. А вот ты, ты не удержишься и разболтаешь… Нет, Мейер, раз в жизни поступи разумно, уезжай. Да поскорее… Смотри ты, ведь и впрямь начинается…
Оба они и думать забыли о погоде. Небо делалось все черней и черней. На мгновение в трактире стало светло как днем, потом раздался оглушительный треск, а теперь, шурша и грохоча, хлынуло из тысячи небесных водокачек.
– Куда ты побежишь в такую непогоду! –
