моего совета.
Като ухмыльнулся, показав пятна от фиников на прекрасных белых зубах.
Идя к выходу, я пнула ногой одну из финиковых косточек, которую выплюнул Като. Затем наклонилась, чтобы отряхнуть туфли, и подняла ее одним быстрым движением. Конечно, никто не заметил.
На завтрак я надкусила персик и выпила глоток слишком соленого айрана, от которого у меня остались белые усы. Приняв ванну и надев свою самую коричневую парчу, я взялась за дело.
До того как все это началось, до того как меня вырвали из моего мира и привезли сюда, я не понимала притягательности чего-то столь простого – уединения. Одиночества. Когда малыш Селук уснул, а в комнате не было ни служанок, ни евнухов, ни нянь, я заперла дверь и залезла в шкаф. Шелк висевшей на вешалках одежды касался лица и волос. Сквозь единственное отверстие, которое я проделала для дыхания, проникал солнечный свет.
Темнота, тишина, умиротворение.
Я закрыла глаза и постаралась услышать его: зов черного дронго.
Чирик-чик-чик-чирик. Зов оставался слабым, но крылья бились в моем сознании ураганом. Чирик-чик-чик-чирик.
Я открыла глаза. И уши. Сначала было трудно определить, что я слышу, а что вижу – и то и другое отображало мир. Зрение и слух боролись за первенство среди моих чувств. Я видела и слышала небо, такое ясное и бесконечное. Город, крошечный и таинственный. Пустыню, казавшуюся тонким слоем песка на спине бога. Река в четверть мили шириной, змеившаяся сквозь пустыню и город, казалась ниточкой, за которую можно потянуть и обмотать вокруг пальца. Посевы на берегу пылали зеленым и коричневым, на богатой, орошаемой каналами почве растили просо, рис, кускус, пшеницу, фиги и виноград, кормившие город. Но теперь землю топтали боевые кони силгизов. Они разбрелись на огромное расстояние, бродили по заросшим терновником лугам на юге и даже по кустарнику в пустыне на западе, где встречались акации, пальмы и газели.
И все было перевернуто. Надо мной бородавкой на спине бога нависал город. Я хотела упасть в облака внизу, но не могла сдвинуться с места. Напротив, город обрушился на меня, угрожая разбить на куски. Но когда он приблизился, я будто оказалась в пузыре и теперь дышала воздухом с запахом дерева, песка и пыли. Со вкусом земли.
Уши обожгло визгом священной песни, словно в мозгу завыл волк. Я беспокойно задрожала, а затем на что-то приземлилась. Когти царапнули по твердому. Я посмотрела вниз. Самоцвет. Огляделась. Горизонт Кандбаджара. Слышались песнопения, молитвы и священные слова. «Лат мы принадлежим… я молю тех, кто стоит у ее трона… делай то, что прекрасно… не возлагай на нас ношу, которую мы не сможем нести… не наказывай нас за ошибки… излей на нас свою милость, дабы мы не пропали.»
Я вспорхнула с желтого купола святилища Джамшида и полетела к дворцу у реки. Меня держал поток воздуха под крыльями. И все же всегда казалось, что это мир движется, а не я. Как будто какой-то великан швырнул город прямо ко мне.
Я замахала крыльями, чтобы замедлить спуск, и приземлилась на плоскую крышу. Внутри стен уже отдавались эхом голоса, создавая карту пространства.
