избежность скорой своей кончины еще способен взяться за перо. Что и доказывает сие послание. Милая Кэтрин, не спешите возмущаться и протестовать. Мы давненько не виделись (сколько уж лет минуло с тех пор, как вы отправились в изгнание в Базель). Сейчас вы не узнали бы вашего старого знакомца. Я и сам-то нынче с трудом узнаю себя, когда опрометчиво разглядываю собственное отражение, – подтверждая сим, что суетность живет в нас едва ли не до последнего вздоха. Себялюбие мы обретаем чуть не с колыбели и не расстаемся с ним до гробовой доски. И вот я, успешно и прибыльно для себя высмеивавший перед государем кичливых придворных, нынче сам поддался известному людскому пороку и пялюсь в зеркало тщеславия. И на меня оттуда таращится незнакомый старикан бесспорно непривлекательной наружности.
Но мне ведь стукнуло четверть века, когда ныне покойный король Гарри (тогда еще в расцвете молодости) приблизил меня к себе. А минуло уж десять лет с тех пор, как он покинул сей мир, и именно последние дни его пребывания на земле подвигли меня на сие письмо. Позвольте перейти прямо к делу. Вам известно, что я никогда не отличался чрезмерной чувствительностью. (По-моему, как раз эта черта и нравилась Гарри во мне более всего, поскольку сам он являлся образцом неисправимой сентиментальности.) Мне хочется передать вам небольшое наследство от вашего отца. Я знал его достаточно хорошо, даже лучше, чем вы сами. Он был замечательным человеком, и, полагаю, его крайне не хватает даже прежним его недругам.
Что до меня, то я мирно живу в кентской деревушке. Она находится достаточно далеко от Лондона, и это в некоторой степени защищает меня от ложных обвинений, однако расстояние до столицы не столь велико, чтобы я не услышал о наветах против иных придворных особ. В Смитфилде запылали очередные очистительные костры, вероятно, до вас уже дошли сведения о том, что там поджарили Кранмера, Ридли и Латимера[1]. Как же Мария, должно быть, ненавидела Кранмера! Припомните те времена, когда ей приходилось торчать рядом с ним на религиозных церемониях, особенно на таких, к примеру, как… крещение Эдуарда, где ее буквально вынудили нести Святые Дары! Любезный Кранмер – уступчивый духовный наставник Генриха. Если и был в нашем кругу сомнительный кандидат для мученичества, так это именно он. Мне раньше казалось, что сей смиренник начисто лишен совести. Теперь я понимаю, как ошибался. Известно ли вам, что сначала он в своей типичной манере отрекся от протестантства, а потом – о чудо! – от своего же отречения? Это могло бы показаться забавным, если бы не смертоносные последствия.
Но как же удачно, что вы и сторонники ваших… убеждений заранее почуяли дым костров и благоразумно убрались из Англии подальше. Я задам вам вопрос, понимая, что вы не сможете ответить на него, да еще в письме, если надеетесь когда-нибудь вернуться на родину. А именно: насколько вы сочувствуете протестантскому вероучению? Вам известно, что покойный король никогда не числил себя приверженцем этой доктрины и оставался убежденным католиком, хотя поссорился с папой, отказавшись признать верховную власть Рима. Ловкий ход, впрочем у Гарри были свои причуды. В дальнейшем сын его, Эдуард, почтительный юный ханжа, стал протестантом. Но не таким исступленным, как анабаптисты. А вы одобряете их крайние взгляды? Если одобряете, то в Англии вас не поймут, разве что Елизавета сядет на трон и тогда соизволит пригласить вас ко двору. Вам лучше осознать это и не тешить себя напрасными надеждами. Однако придет время, и вы снова ступите на британскую землю, если не будете поддерживать анабаптистов или прочих неумеренных еретиков.
Англия никогда больше не вернется к старому католицизму. Королева Мария с присущей ей испанской одержимостью позаботилась об этом, устроив кровавые преследования во имя «истинной веры». Гарри в свое время карал лишь изменников короны. Поскольку, подписав присягу верности Тюдорам, вы можете верить во все, что пожелаете, конечно не забывая о приличиях и не выказывая излишнего сочувствия тем или иным мятежникам. Томаса Мора обезглавили не за преданность католической вере (хотя католикам хотелось убедить людей в том, что он стал святым мучеником, и они вполне преуспели), а за отказ присягнуть на верность королевской династии. Все его домочадцы подписали присягу. А Мор геройствовал, жаждал мученичества и… утолил в итоге свою жажду. В сущности, он вынудил короля казнить его. Добился, с позволения сказать, небесного венца, коего желал так же страстно, как Генрих Анну Болейн. Гарри обманулся, воображая совершенства объекта своего вожделения; будем надеяться, что Мор не разочаровался подобным образом, достигнув желаемого.
Я забылся. Не следовало столь откровенно высказываться перед вами. Вы ведь уповаете на защиту Обители горней… Все верующие одинаковы. Они заняты поисками… Как бишь назвал Мор свой роман?.. Поисками Утопии. А это, знаете ли, в переводе с греческого означает «несуществующее место».
Как уже упоминалось, теперь я тихо живу в Кенте в доме моей сестры вместе с племянницей и ее мужем. У них здесь небольшой особняк, а Эдвард служит – не уверен, стоило ли это писать, – могильщиком и занимается резьбой по камню, изготавливая надгробные памятники. И занятие сие прилично оплачивается.
