разговаривали, спали допоздна. Алекс сам мыл посуду, ходил в магазин и готовил еду, не разрешая Лине браться ни за какие дела. Спустя три недели Лина впервые увидела две полоски на тесте на беременность.
Однажды сестра заболела. Она несколько дней лежала в кровати, сильно похудела, ее бесконечно рвало, она бредила и очень тяжело дышала. Лине было 13, она с ужасом вслушивалась в тяжелое дыхание сестры и не знала, куда девать себя от тревоги. Врач приходила к ним домой – огромная женщина с обесцвеченными волосами, собранными в высокий пучок, халат едва сходился у нее на груди и животе – выписывала какие-то лекарства и говорила, что положить Нату в больницу нельзя – стационар в поселке закрыли на ремонт, ближайшее отделение в городе, но везти в таком состоянии просто опасно, да и мест может все равно не быть.
На матери не было лица. Она со стеклянным взглядом слушала врача, кивала в ответ на все ее слова, потом отправляла Лину в аптеку, а сама не отходила от постели младшей дочери. Подносила ей тазик, когда ту рвало, клала мокрое полотенце на лоб, обтирала пот и убирала пряди волос с лица. Часами она гладила ее по голове и плакала. Ночью она ложилась на пол рядом с диваном девочек со стороны Наты и спала так чутко, что просыпалась от каждого движения дочери. Лина пыталась уговорить мать поспать нормально, говорила, что последит за Натой, но та отказывалась уходить. Так прошло две с половиной недели. Мать похудела, осунулась, глаза ее запали и под ними появились темные круги. Ночами она молилась, глядя заплаканными глазами на дочь, а днем ни с того ни с сего обнимала Лину и крепко сжимала ее плечи, и даже иногда гладила по голове. Лина чувствовала себя неловко, но в то же время, это было приятно. Мать никогда не бывала с ней ласкова ни до, ни после этого времени. С утра Лина уходила в школу, по пути домой заходила в магазин, аптеку, возвращаясь, готовила обед и ужин, убирала в квартире, помогала матери ухаживать за сестрой. Мать смотрела на нее с благодарностью, и этот взгляд был высшей наградой.
Постепенно Нате становилось лучше. Она больше так страшно не хрипела во сне, стала есть суп, садиться в кровати и читать книжки. Бывало, они сидели втроем на продавленном диване, прямо там обедали, смотрели телевизор, который перенесли на это время из зала в спальню девочек, разговаривали и даже смеялись. Лина потом долго вспоминала это время, и ей казалось, что это были самые лучшие дни в жизни их семьи. Мать была так счастлива из-за выздоровления Наты, что, казалось, такой доброй она теперь будет всегда. Она не проверяла уроки Лины, не придиралась к тому, как была вымыта посуда, а, уходя на работу, обнимала их на прощание. Конечно, все закончилось, когда Ната окончательно выздоровела и вернулась в школу. Настроение матери оставалось хорошим по инерции еще какое-то время, но очень скоро Лина, зайдя в свою комнату, с ужасом обнаружила, что мать, склонившись над письменным столом, листает ее тетрадь по русскому языку, и выражение ее лица снова было тем самым знакомым, которое не сулит ничего хорошего. Лина привычно сжалась и замерла в дверях.
Жизнь вернулась в свое прежнее русло. Пожалуй, стало даже еще хуже, потому что на те две недели, что Ната болела, матери
