я даже рада, что у неё всё получилось с мочеиспусканием, но предусмотрительно молчу. Это было бы невежливо по отношению к педагогу.А вот кто-то и не пытается быть вежливым.
– Выкидывай её отсюда на хрен, – цедит Демидов.
Перевожу взгляд за окно, на пустынную трассу. Странное сегодня воскресенье. Ну хоть машину к вечеру отполируют. Может, такси вызвать?..
– Ладно, мы вместе уйдём, – поднимаю руки в извинительном жесте и открываю дверь.
Демидов молча наблюдает, как я забираю Котлетку и прощаюсь:
– Спасибо Вам, Лев Викторович за помощь и за кров для нас с Котлеткой. Пусть и временный.
С лёгкостью хлопаю дверью Мерседеса и озираюсь по сторонам. Вечно я попадаю туда, где вообще не должна была оказаться. В микроскопической сумочке, которая всё это время болталась у меня на животе, отыскиваю свой телефон, бережно изъятый из «БМВ», и пытаюсь загрузить приложение с поиском такси. Котлетка, кажется, путём опорожнения на дорогом кожаном диване чудом исцелилась.
– Сядь в машину, – слышу строгий приказ.
Поднимаю глаза на открытое окно внедорожника.
– Мы сами доберёмся, не переживайте, Лев Викторович. Поезжайте спокойно по вашим делам.
Разворачиваюсь и бодро шагаю по гравию, чувствуя себя очень правильной и до невозможности волевым человеком. Но чуть замедляюсь, когда вижу впереди, за автозаправкой стаю бездомных собак.
Чёрт.
Демидов тоже замечает этот безусловный «козырь» и тут же его использует, загоняя меня в тупик:
– Десять секунд, Юля. И я уезжаю, а ты оставайся, раз жизнь так ничему тебя и не научила.
Обжигаю его горящим взглядом.
Это нечестно. Неправильно ему вот так кидать мне это в лицо. Он же всё знает… он там был и видел всё своими глазами.
– Пять секунд, – кидает препод небрежно и снимает тёмные очки.
Ладно.
Кинув короткий взгляд на собак, сжимаю в руках Котлетку и усаживаюсь на переднее сидение вместе с ней.
– Только потому, что Котлетке угрожала смерть…
– Ага…
– И вообще, разве можно быть таким жестоким?
– О чём ты, Юля?
– Ну, как вы отнеслись к больному животному, – киваю на мопса, – или ко мне, когда… намекаете на прошлое.
Лев Викторович равнодушно отворачивается и вальяжно устраивается в кресле. А я только больше распаляюсь.
– Так ведь нельзя. Ну, правда. «Человечность определяется не по тому, как мы обращаемся с другими людьми. Человечность определяется по тому, как мы обращаемся с животными». Слышали? Хотя откуда?..
Молчит.
Немного ошарашенно наблюдаю, как Демидов водит длинными, красивыми (разве у него может быть что-то некрасивое?) пальцами по мультимедийному экрану и включает музыку на минимальную громкость. Это, наверное, чтоб меня было неслышно.
Невозможный мужчина, хоть и симпатичный.
– Это, между прочим, Чак Паланик в «Призраках»
