словно железом каленым прожигает его нескладное тело.
«Ничего, управится», – рассуждал Димитрий. Главное, сейчас, сегодня, она узнает его. А не узнает – умрет смертью лютою. Ему терять нечего. Подошлет казаков, чтобы ночью прямо в постели удавили.
Димитрий подошел к Марине. Прежде чем протянуть ей руку, он попытался заглянуть в ее глаза. Он пытался заметить в этих голубых надменных глазах хоть чуточку женского интереса. Но Мнишек отвела взгляд и вместо этого протянула навстречу тонкую ладонь с золотыми перстнями. Димитрий оскалился, но склонил голову и, протянув свою руку, сопроводил царицу с крыльца.
Челядь заерзала, а войско вскинуло ружья вверх.
– Вот царица моя, Марина Юрьевна! – прокричал самозванец на все Тушино.
Марина злобно повела на него глазами и опустила их.
– Признаю мужа моего, царя Димитрия! – выдавила она из себя.
Поляки облегченно вздохнули и принялись палить из пистолей в воздух. Вслед за ними начали стрелять казаки и стрельцы. Со сторожевой башни еще раз звонко выпалила пушка.
– Радуйся, народ православный! – закричал Димитрий. – Радуйся!
В небо полетели шапки. Архимандрит поспешил к супругам, которые после разлуки обрели друг друга, и протянул крест для целования. Димитрий сильно сжал Мнишек за локоть:
– Целуй крест.
Марина дернула рукой.
– Не могу, – сквозь зубы прошипела она.
– Убьют, как смерда, – тихо буркнул Димитрий.
Марина подчинилась и нагнулась ко кресту в руках митрополита.
Князь гетман Рожинский сиял от удовольствия.
– Все идет как надо. Царевна целует крест на глазах у обескураженных поляков. Ну и хорошо, не в Польше же царствует.
– Что там за шабаш самозванец устроил? – прохрипел Шуйский, глядя в сторону Тушино.
Сзади вынырнул младший Романов. Он пригладил бороду и прищурился.
– Марина Мнишек у вора в лагере. Донес свой человек с той стороны.
Иван Романов повернулся лицом к Василию:
– Вчера ночью прибыла. А сегодня она должна признать в самозванце первого Дмитрия, что народ здесь и кончил.
Шуйский склонил голову и задумался. На его морщинистом лбу проступили капли пота. Яркое солнце било в глаза, заставляло щуриться. Пальба в Тушинском лагере не прекращалась.
– Вор опять пойдет на Москву? – предположил Романов.
– Куды ж ему еще идти, акромя Москвы, – согласился с ним Шуйский.
– В слободах неспокойно, – тихо сообщил Романов.
– Чего там? – буркнул Шуйский.
– Народ волнуется.
– Народ всегда недоволен, – хрипло бросил Шуйский, отворачиваясь от окна. – Причину-то хоть выяснили?
Романов замер.
– Послали
