застонала от удовольствия, щекой прижав маленькую ручку.
– Мама, – объявила девочка.
– А ты моя Пусенька, соленушка моя…
«Она хоть смотрит на дорогу? – заволновалась Яна, цепляясь за полосатые лямки штанишек. – Я же и виновата – надо было Пуську держать покрепче».
– Опять опаздываю. – Беспокойства голос Ульяны не выдал, или его и не было?
– Может, еще успеем?
– К Михалкову бы так нестись на съемки, – процедила Ульяна сквозь зубы. – К Кончаловскому, к Суриковой… А не к этому… Моськину.
Внутри Яны тотчас распрямилась скрытая пружина, и она быстро заговорила, почувствовав, как ее подхватила та волна вдохновения, которая накрывала с головой всякий раз, когда разговор заходил об Ульянином будущем:
– Тебя обязательно пригласит настоящий режиссер, вот увидишь! Кого же еще, если не тебя? Разве можно тебя не заметить? Только нужно почаще участвовать в кастингах.
– Да уж куда чаще! Только и пробуюсь туда-сюда…
– Надо еще как-то рекламировать себя!
– Например? – насмешливо поинтересовалась Ульяна. Узкие глаза ее блеснули двумя подвижными каплями.
– Ну, не знаю, – смешалась Янка. Потом ляпнула первое, что пришло в голову: – Нужно скандал вокруг твоего имени организовать!
В зеркале отразился уже другой взгляд. Улыбки в нем не было.
– Ты в своем уме? Чтобы Пуська думала обо мне черт знает что?
– Да пока она вырастет…
– Грязь сама отпадет? Нет уж, дорогая. Это не мой стиль. – Она вдруг рассмеялась. – Да если б я только захотела, такой скандал мог бы всплыть, ой-ой-ой!
Яна обмерла:
– Это… С ее отцом связано?
Оборвав смех, Ульяна холодно поинтересовалась:
– Разве я сказала что-то о ее отце?
– Нет. Ничего ты не говорила. Это я так… Сдуру…
Она покосилась на плавную линию слегка впалой щеки: сердится? Уловив умоляющий взгляд, Ульяна сказала:
– Этот человек не заслужил ни упреков, ни скандалов. Между нами все было честно с самого начала.
– Он любил тебя? – выпалила Янка, прежде чем любой вопрос стал невозможен.
– Приехали, – отозвалась Ульяна.
«Он любил меня? Твой отец… Только с тобой (пятнадцатилетней?) я могу говорить об этом. Посторонние и даже самые близкие имеют право спрашивать меня о нем, но и я имею право не отвечать. Право еще большее, поскольку по-настоящему, прошивая насквозь, это касается только меня. Нас с тобой.
Тебе придется поверить на слово, что его любовь или нелюбовь была не так важна для меня, как то, что я любила его. Для тебя все еще безымянного. Возможно, навсегда. И твое появление на свет без каких бы то ни было требований с моей стороны, смею надеяться, доказывает бескорыстность всего, что я испытывала к нему. А это еще и восторг, и поклонение, и тоска по недостижимости такого уровня таланта…
