подряд. Еще она воскликнула: «Нет, нет, не перелом, но, Расти, он плачет!». Тиму стало стыдно, и он заплакал.
Тим был не то чтобы железный парень, но последний раз показывал слёзы отцу лет восемь назад, еще до школы. Кот Макферсонов на глазах у Тима задрал голубя и подло не позволил Тиму задрать себя. Папа тогда рассказывал про выживание, звериную природу, настоящее горе и мужское к нему отношение так долго, что Тим пообещал себе: больше родители плачущим его не увидят. И обещание держал – до сегодняшнего дня. С сегодняшнего дня обещание, как и всё остальное, потеряло смысл.
Сырое отчаяние опять пробило Тима насквозь. Он чуть не завыл – и держался на этой грани «чуть», пока внизу не хлопнула дверь. Папа пришел. Вернее, примчался. Тим понимал, что боль и страдания длятся долго только для того, кто страдает. Для остальных это – щелчок и дуновение.
Мама при виде папы, конечно, вздумала снова рыдать, хотя после разговора оставалась спокойной – во всяком случае, беззвучной. Теперь она была слышна, как будто стены стали бумажными. А может, у Тима обострился слух от темноты и неподвижности. Папа выслушал маму сколько вытерпел, что-то некоторое время говорил почти беззвучно – а, про ее лекарства, – и затих.
Через полминуты по косяку двери в комнату Тима деликатно застрекотали костяшки. Тим проморгался, начал вытирать слёзы, подумал – а какого чёрта, тем более что темно ведь, – и вытер еще тщательней. Папа стрекотнул контрольно, и в полумрак воткнулась ослепительная плоскость.
– Тим, можно войти?
Полумрак горестно молчал. Тим тоже.
– Тимми?
Полумрак зашелестел и горестно всхлипнул. Тим удивился, понял, что это он сам, и постарался сдержаться.
Слепящая плоскость распахнулась на полкомнаты и исчезла. Папа вошел, осторожно прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.
– Болит? – спросил он почти равнодушно.
Колено не позволяло уткнуться в подушку, потому Тим уставился туда, где при свете был виден плакат команды, а сейчас неровно висели пятна чуть светлее прочей тьмы. Лицо папы казалось таким же пятном.
Пятно бодро сообщило:
– Сейчас как раз не слишком больно, наркоз еще не отошел. Вечером будет хуже, ночью накроет. Но таблетки у нас есть, боль снимем. Зато потом…
– Потом я не смогу играть! – звонко выкрикнул Тим и постарался отвернуться.
Папа ничего не понимал, как и все остальные.
Обычно он понимал всё. Он сам отвел Тима в секцию, и потом отыскивал секцию в каждом городе, куда они переезжали, договаривался с менеджером и тренером, и снова приводил Тима. Он водил Тима на все домашние матчи «New England Revolution» и даже на пару выездных – конечно, если сам не был на далеком выезде. Из последнего выезда, вчера, он вопреки всем календарям игр привез футболку с автографом Месси – не просто с автографом, а с надписью «Тиму мечты – от», и ниже знаменитая галочка с буквами «Лео». Он не называл футбол соккером. Он объяснял
