помочь с похоронами, но в последний момент сорвался в крутое пике очередного переезда и обо всем забыл.
Много позже проявилось чувство вины, но Выхин отмахивался от него раз за разом, до того момента, пока действительно не возникла нужда приехать.
Он поднялся неторопливо на пятый, верхний этаж, потоптался у сорок девятой квартиры. Дверь была оббита старым дешевым дерматином, который местами потрескался, а местами выцвел. Гво́здики, когда-то блестевшие позолоченными шляпками, теперь потускнели и большей частью заржавели.
Подчиняясь внутреннему порыву, Выхин вдавил кнопку звонка, послушал длинную глухую трель внутри квартиры. Показалось, что раздался шорох тапочек, кто-то подошел с обратной стороны. Вроде бы мигнула тень в дверном глазке. Но на самом деле, конечно же, никого там не было. Выхин потоптался с полминуты на драном резиновом коврике, спустился обратно к почтовым ящикам, но не вышел, а остановился у двадцать седьмой квартиры.
В жизни всегда нужен последний шанс. Вернее, очень хочется верить, что такой шанс существует. Иначе зачем вообще жить?
Он нажал на звонок, затем тут же робко постучал согнутым пальцем. Несколько секунд прислушивался. По всему выходило, что ночевать ему придется в сквере неподалеку, потому что последние деньги ушли на поезд, а монеток в фонтане – даже если он наберется храбрости и полезет за ними – едва ли хватит на самую дешевую комнату в каком-нибудь домике у побережья.
– Вам кого? – неожиданно спросили из-за двери.
Голос был девчачий, молодой. Выхин вспомнил Аллу, которая жила здесь, в двадцать седьмой, с родителями девятнадцать лет назад. Алла была худенькая, остроносая, скуластая. Никак не могло быть, чтобы Алла осталась в том же возрасте и стояла сейчас за дверью. Правда же?
Он тряхнул головой, собираясь с мыслями. Это все проклятая южная жара. От нее сознание плавилось, как сыр на сковородке. Нужно скорее к морю, нырнуть несколько раз, остудиться. Иначе совсем ум за разум зайдет.
– Я из сорок девятой, – сказал Выхин, переминаясь с ноги на ногу. – Жил тут раньше. Отчим… то есть Иван Борисыч, обычно оставлял вам запасные ключи. В случае чего. Вот я и подумал, вдруг у вас до сих пор…
Как же глупо все это звучало. Глупо и неправдоподобно. Выхин даже поймал себя на мысли, что говорит заискивающе, как алкоголик на улице, выпрашивающий десять рублей на выпивку. Впрочем, от алкоголика он оказался недалеко. Почти в одной канаве.
– Вы, что ли, Лев? – спросил девчачий голос из-за двери. – Мне Иван Борисович о вас рассказывал. Ждал.
Дверь приоткрылась, и в щели, под натянутой цепочкой, показалась молодая остроносая мордашка. Светлые волнистые волосы закрывали влажный лоб и уши, облепили щеки и левый глаз. Вокруг носа рассыпались веснушки, губы потрескались. Точно, Алла. Такая, какой Выхин ее видел в последний раз. Будто время остановилось, а он один продолжал жить и стареть. Будто на дворе двухтысячный. Тот самый год, когда Андрей Капустин с друзьями гонялся за Выхиным по лесу, чтобы избить хоккейными
