ее такой, какой представляешь, не есть преступление. Нельзя насильно навязывать убеждения. Убеждения – свободны.
Себастьян Кастеллио, 1551 г.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Алексей Федорович, шел по улицам Женевы очень воодушевленный. На стенах домов и столбах висели листовки и прокламации. На одной из них он увидел свой портрет и это его обрадовало, затем он купил газету и прочел в ней репортаж о себе.
«Оказывается я не просто священник поднявший рабочий люд на борьбу с режимом душегубца – я целый бакалавр, ученый муж! Иначе бы обо мне не писали в газетах» – заключил Алексей Федорович, и молодецкий дух взыграл в нем. Он зашел на квартиру к Ширко, взял написанное им «Открытое письмо к социалистическим партиям России» и оправился в приемную ЦК большевиков.
Войдя в комнату предшествовавшей самой приемной, где был сам вождь пролетариата, он обнаружил довольно много народу.
Здесь, Ленин принимает? – Спросил сходу Алексей Федорович.
Владимир Ильич?! Если вы к нему, то он здесь, и очень занят, – откликнулся на его призыв Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.
Сколько ждать потребно?
В течение двух часов, он вас примет, – отвечал Бонч-Бруевич.
Скажите, что Карамазов пришел с письмом.
Я же вам уже доложил, что он примет вас в течение двух часов. Вон место свободное. Садитесь и ждите, когда вас позовут.
Но я не могу, мне надо знать мнение вашей партии относительно моего письма.
Какого письма, простите?
Я написал письмо ко всем партиям к конференции, которую планирует провести партия эсеров, а точнее я!!!
Владимир Дмитриевич, развернулся и зашел в приемную.
М е ф и с т о ф е л ь
Едва успел до кресла доплестись,
Знакомый гость откуда ни возьмись!
Он – человек формации новейшей
И, следовательно, нахал глупейший.
Б а к а л а в р
(стремительно входя через коридор)
Что я вижу? Сняты скрепы
С двери каменного склепа?
Стало быть, конец гнездовью,
Портившему столько крови
Молодому поколенью
Духом падали и тленья?
Стены этой древней кладки
В разрушенье и упадке.
Лучше не соваться близко,
Чтоб не подвергаться риску.
Можно жертвой стать обвала, —
Этого недоставало.
Узнаю тебя, твердыня!
Мальчиком я, рот разиня,
Слушал в этих же палатах
Одного из бородатых
И за чистую монету
Принимал его советы.
Все они мой ум невинный
Забивали мертвечиной,
Жизнь мою и век свой тратя
На ненужные занятья.
Вот
