у него на заводе вон какие знойные. Езжай вместо меня.
Юшкин внимательно разглядывает черноглазую Галю через бокал с портвейном.
– Да и чёрт с тобой, – соглашается вдруг он, – поеду. Раз уж ты такой баран, что с тобой поделать?
Я выдыхаю, словно с плеч падает груз весом в тысячу тонн.
– Полегчало? – Лотарев опрокидывает мне в бокал остатки портвейна из бутылки.
Чокаюсь с ним и пью до дна, мне действительно полегчало. В этот момент мне кажется, что Лотарев подмигивает Толику, но списываю это на пьяную гримасу. Тем более что он и Юле подмигивает сразу после этого. Та демонстрирует пример чтения мыслей на расстоянии и без единого слова отправляется за следующей бутылкой.
Дегустация неожиданно заканчивается, но нам это не мешает. Из зеркального зала мы плавно перемещаемся в «Зимний сад», а к аскетической закуске добавляются фрукты и, кажется, дичь.
Мы танцуем, я с Галей, а Толик с блондинкой. Депутат что-то втолковывает Косте Синицину, а Лотерев спит, положив курчавую голову на скатерть.
Потом я помню заднее сиденье такси. Такой тёплый и в то же время немного пыльный запах бывает только в такси. После меня куда-то тащат.
– Ключ под ковриком, – бормочу я на тот случай, если тащат домой.
Тыдых-тыдых… тыдых-тыдых… Мою постель почему-то ритмично покачивает. Открываю глаза и вижу нависающий столик и узкую полоску окна, в котором проносятся берёзки.
Какого хрена я оказался в поезде?!
Глава 4
– Серёга, открой окно, а то тут такой духан стоит, что можно топор вешать, – слышу я голоса.
Открываю глаза, и голову буквально пронзает болью. Толком ещё ничего не соображаю и на автомате спрашиваю:
– Где я?
Ответом мне становится смех сразу двоих.
– Ну ты, мужик, даёшь! Ты в поезде Москва – Симферополь. Это ж надо так нажраться и не помнить, как в поезд сел.
С трудом я сажусь, голова просто раскалывается, а во рту очень гадкое ощущение. Да ещё и пить хочется.
И да, я в поезде. В купе, если быть точным, четыре полки обитые коричневым дерматином, сетчатые полочки под полотенца, столик, на котором разложена какая-то снедь, осветительные плафоны тусклого пластика, перестук колёс, весело мелькающие за окном столбы и деревья. Ну и два моих попутчика. Одного из них, как я понимаю, зовут Серёга.
– Мужики, есть что попить? – спрашиваю я и кряхтя сажусь.
– Держи, болезный, – отвечает мне один и, порывшись в сумке, достаёт оттуда стеклянную бутылку Ессентуков.
– Володь, ну что ты ему минералку суёшь? Не видишь что ли, что человеку очень плохо оттого, что вчера было хорошо? Тут надо поправлять здоровье совсем другими методами. И как звать-то тебя, болезный?
– Фёдор, – мой голос буквально скрипит как несмазанная телега, – но можно просто Михалыч.
Надо отдать должное
