style="font-size:15px;"> – Но с какой целью?
– Я не знаю, я не полицейский сыщик. Я всего лишь аптекарь, читающий ученые журналы! – выкрикнул Гриндель. – А он – рижский бюргер в двадцатом поколении! Он понятия не имеет о новейших открытиях, но он – чистокровный немец!
– Идем, – сказал Маликульмульк, впервые видевший приятеля в таком волнении. – Идем, я – с вами.
– Синильная кислота и ее производные очень быстро разлагаются, тело должно быть уже сегодня доставлено в анатомический театр. Проводились опыты… это необходимо проверить…
– Идем!
– Попробовали бы они указать тебе на дверь, – сказал Голицын. – Вот чертовы немцы! Помяни мое слово – завтра притащится какой-нибудь старый хрыч с жалобой на тебя. Я и не думал, что ты умеешь орать, как капрал на плац-параде.
– Сам не думал, ваше сиятельство, – понурившись, отвечал Маликульмульк. – Но не мог позволить, чтобы Гринделя при мне обидели. Не мог.
Философ, вопящий в помещении управы благочиния по-немецки и от волнения путающий глагольные времена, не говоря уж о порядке слов, – зрелище, должно быть, отвратительное. Толстый буйный философ с широкой простецкой мордой, машущий рукавами шубы, – и вспомнить-то гадко. Но иначе не получилось, его разозлили, ему стало скверно, и он вдруг понял, что если не заорет – будет еще хуже…
Маликульмульк, вернувшись в замок, сам не мог понять, как он дошел до такого полубезумного состояния, совершенно не философского состояния. Он не был наблюдателен, но он заранее знал, что кое-кто будет смотреть на Гринделя косо, что молодому химику могут не поверить: про мышьяк мы слыхали, про синильную кислоту отродясь не слыхали, стало быть – враки, и что еще за яд, который из мертвого тела пропадает неведомо куда? Вот и получилось – встал посреди комнаты и загремел, как Вергилиев Нептун, усмиряющий буйные ветры: «Quos ego!» Только, в отличие от Нептуна, взывал к титулу и должности князя Голицына. Вроде подействовало.
– Ничего, братец. Мы твоего Гринделя в обиду не дадим, – пообещал князь. – И что там было, в анатомическом театре?
– Сперва насилу тело у родни отняли. А потом – не ведаю. Там собрались врачи, аптекари, я в их разговорах ничего не смыслю. Посидел, посидел в зале на заднем ряду да и убрался. Я чай, Гриндель пришлет мне сюда записочку.
– Лучше сам к нему после ужина поезжай. Пусть расскажет подробно. А то оно как-то загадочно выходит – стоит нам с тобой затеять разбирательство о бальзаме, как старик, знающий начало всей этой истории, на тот свет отправляется…
– Струве! – воскликнул Маликульмульк.
– Что – Струве?
– Если это доподлинно отравление, то следующей жертвой будет Струве. Он ведь мало того, что помнит былое, о нем еще известно, что мой приятель!
– Идем ужинать, и, Христа ради, за столом – ни слова об этом деле, – велел Голицын. – А то моя княгинюшка и аптекаря сюда на жительство определит, я ее знаю,
