сейчас все решу.
Но я остановила Коннора.
– Нет, я так не хочу, и ни к чему в театре знать, какие у меня друзья. В банде я Шато, а тут буду мисс Пэг Смит.
– Пэг – ужасно скучное имя, и тебе не идет. Без связей в театр не пробиться, зря отказываешься от помощи. – Друг хотел приобнять меня, но я не далась.
– Ничего, разберусь сама.
И разобралась. Подсмотрела, как одеты актрисы, указала Конору, какие платья мне нужны. Он принес целую охапку, я даже спрашивать не стала, где добыл. Но мистер Кэррингтон не торопился со мной разговаривать. А когда я потеряла счет своим визитам в театр и ожиданиям возле кабинета, сжалился. Хотя, возможно, миссис Джерси посодействовала. Она оказалась веселой и доброй женщиной. Помогала директору с репертуаром, рисовала афиши, отвечала за оформление сцены и пошив костюмов.
– Дилан, у мисс Смит чудесный голос. Она легко справится с партией мисс Виктории.
– А ее куда? – буркнул директор театра, еще больше хмуря темные брови. Он запустил пятерню в светлые кудри, дернув себя за волосы.
– Поставим новую музыкальную комедию вместо «Лейлы и шейха». Не особо она у нас идет.
– Я подумаю, но сначала хочу услышать, как поет мисс Смит.
Директор откинулся на спинку стула и, чиркнув спичкой, закурил сигару.
– Прямо здесь? – удивилась: по-другому я представляла себе прослушивание.
– И прямо сейчас, – усмехнулся мистер Кэррингтон.
– Начинай, – шепнула мне миссис Джерси.
Я постаралась сосредоточиться и взглянула на директора театра. Он, видимо, не особо ожидал от меня таланта. Скептически осматривал карими глазами и выпускал дым, вытягивая полные губы трубочкой. Мистеру Кэррингтону было около тридцати пяти, светлая шапка кудрявых волос придавала ему озорной вид, и мужчина внешностью больше походил на бога Аполлона, чем на строгого директора театра.
Решила, что лучше буду смотреть в открытое окно, за которым светило яркое солнце и синела небесная высь.
Мой голос, тихий и неуверенный сначала, постепенно набирал высоту и звучал звонче. Внутри росли радость и счастье, которые я испытывала только во время пения. Мне так хотелось поделиться ею с директором, с миссис Джерси, чтобы и они ощутили восторг, бурлящий во мне!
Я пела про лебединую пару, про верность, про любовь. Мой голос рассказывал грустную историю об охотниках, которые пришли и ранили лебедку, а лебедь стал бросаться на людей, защищая самку. Птицы погибли, а охотники побрели дальше в поисках добычи.
Моя душа оплакивала лебединую пару, так бездушно убитую, а голос рассказывал слушателям, что творилось у меня в сердце. Когда последняя нота была взята и песня допета, в кабинете директора наступила тишина. Я ждала аплодисментов или каких-то слов, эмоций, даже отрицательных. Ужаснее всего для певца – не получить реакции от зрителя. Поэтому осторожно повернулась к мистеру Кэррингтону, ожидая горького вердикта: «Вы нам не подходите!»
Но
