Как говорится, нет пределу самосовершенства. А теперь вопрос. – На этом месте Альфис делает кульминационную паузу, вновь принявшись обводить своим вниманием всю эту, сидящую перед ним публику, изыскивая в ней ту, кто первая достойна ответить на этот пока что не заданный вопрос.
А вот здесь уже несколько сложно было для всех этих посетительниц и будущих клиенток этого салона красоты. Что-то никому из них не хочется отдуваться за всех одной. – С какой это стати я за всех должна отвечать. Пришли то мы все, а спрашивать будут с меня. Нет, так не пойдёт. – Что-то примерно такое читалось в лицах этих гражданок.
Но как сейчас выясняется, то озвученная проблема импресарио Антонио, как он себя называл, а рекламные таблоиды тиражировали, и за кого теперь уж точно приняли Альфиса, куда сложней, чем просто решить, кому тут из всех давать ответ на этот вопрос. А всё в дело в том…что нужно выслушать сам вопрос, и тогда всё станет ясно без этих объяснений.
– Я готов каждой из вас протянуть руку помощи. – Вначале такое говорит импресарио Антонио, в чью сторону тут же было, рефлекторно дёрнулись все в наличие тут руки, готовые полностью отдаться и вложится в руки мастера. Но так как импресарио Антонио загадочно и строго в их сторону выглядит и как видно, не даёт однозначного разрешения для такого откровенного ему поклонения, всем эти поклонницы и последовательницы культа красоты, где импресарио Антонио выступает гуру, сдержались от этого жеста помощи, вцепившись что есть силы, кто в кушетку руками под собой, кто за свои ноги, а кто перехватил свою руку другой рукой.
Импресарио Антонио, видя такую готовность своих последователей иди за ним до конца, как бы это ему не хотелось, но он вынужден озвучить то, что сейчас озвучивает.
– Кто из вас, как вы считаете, имеет наибольшую необходимость и значит, право первой зайти в кабинет мастера? – а вот и сам вопрос импресарио Антонио, кивнувшего в сторону дверей, ведущих в зал работы мастера, мастерскую художника, который в один момент вогнал в обструкцию мысленных путей каждую из этих гражданок. Где каждая из них считала себя в праве первой попасть в кресло мастера, и это не обсуждается, а то рот порву, но этот заход первой к мастеру был обставлен таким дичайшим условием, – ты должна публично и на глазах этих стерв признать, что ты самая непричёсанная, неопрятная и вообще какой смысл говорить о наличие в тебе хоть какой-то женской осмысленности, если её нет, – что не только неприемлемо и ни за что не будет принято, а это всё вгоняет в когнитивный диссонанс всех этих дам и не дам, что они прямо в самих себе замолкают, потрясённые уже тем, что они слов в себе не находят, как выразить всю степень их недоумения.
Вот все и затихли, и замерли в себе, не смея нарушить тишину, при этом косясь взглядами друг на друга, выискивая там такую инфантильную наивность, кто сбрендит и посмеет себя признать самой неряшливой и без шанса на хоть что-то, что называется сгладить углы твоей неотёсанности,
