такая же – только воды на полу не было, т.к. сверху капало прямо туда, где был откидной шконарь. Не откладывая дело в долгий ящик, написал на имя начальника СИЗО два заявления: чтобы перевели в сухую камеру и на перевод в больничку.
На больничку меня, конечно, не перевели, но в тот же день водили к врачу, там сняли кардиограмму. Сестра сказала, что всё в норме. Как я спал, одному Богу известно – на 1/3 сгрудил матрац, постелил тряпку и полиэтиленовую плёнку, подставил стаканчик, чтобы вода не лилась прямо на меня. А ноги были на «машке». Проснулся с тугой башкой, а тут, ни свет ни заря: «С вещами!» Я, грешным делом, подумал: «Вот, правильно, что начал голодовку, это я сделал мощный ход!», да тут ещё конвойный говорит: «Домой пойдёшь!» (до меня не дошла издевательская интонация в его голосе). Эйфория ещё более усилилась, т. к. повезли в Первомайский РОВД в одном автозаке с Воложаниным, и я подумал, что обоих освободят под подписку. Но по приезде нас развели по разным местам, его посадили в обезьянник, а меня с малолетками в гадюшник, где ни света, ни воздуха, все курят – и не запретишь. Когда, наконец, где-то к 12 часам вызвали, и я вижу, что в кабинете сидит Вера, понял, что никакой речи о свободе не идёт. А она сходу кричать:
– Ты что, не понимаешь, что у нас денег нет? Мише приходится есть у Болдыревых (соседей), всё имущество описали, нанимать адвоката будем только на процесс.
Вот так: была любовь, семья, все деньги до копейки я приносил домой, а как попал в беду, оказывается, деньги дороже мужа и отца ребёнка, 38 дней от неё не было ни слуху, ни духу. Потом говорит:
– Кончай голодать, мы работаем, и прекрати писать моей матери. Мартьянов (наши дети учились в одном классе гимназии) по своим каналам пытается что-то сделать.
И тут в разговоре выясняется, что мой арест – инициатива губернатора области Ковлягина, а если, не дай Бог, президентом будет избран Зюганов, тогда над нами устроят показательный процесс и впарят по 10-ке. Просил УПК, новый Уголовный кодекс с комментариями – в ответ опять крики:
– Денег нет, сиди и жди.
Еду она принесла, но я не стал есть, т. к. нельзя было прерывать голодовку. Потом зашла Нина Дмитриевна (тёща), обняла меня и заплакала, подвели Мишу – он такой светленький, подрос, молчит и только смотрит на меня. Я обнял его и сказал, что всё выдержу и мы скоро увидимся. Да, это моя надежда и любовь. Как же мне хочется побыть с ним хоть часок! Про что уж мы будем говорить – о динозаврах, компьютерах, роботах? 2 месяца для него – большой срок. Но тут все стали орать, и Назирова, и конвой: "Уведите их, не положено!", свидание прервали и отвели в гадюшник. Там был один малолетка (бывший детдомовец), который тут же мне начал плакаться, какой он несчастный: ни разу в жизни не воровал (за квартиру платил 150, а заработок на тепличном комбинате 120!). И вот де бес и попутал, он 40 кг огурцов с подельником стащил, но их накрыли.
Вдруг снова вызывают – думал, на допрос, а там меня ждёт свидание с внучкой Олей, которую брала на 2 месяца в Ригу Людмила, сестра бывшей жены, Ольги Фёдоровны – она привезла её в Пензу к школе. Они принесли мне
