немец в моей дворне есть…
Речь шла о враче – Христиане Антоновиче Шмидте. Это был один из тех столичных докторов-немцев, что, весь век проведя в России, по-русски и дюжины слов не нахватались. К счастью, по-французски он говорил сносно. Кто-то рекомендовал его княгине как знатока детских болезней, когда младшие мальчики были совсем крошки. Он был принят на службу, стал домочадцем, поселился в Зубриловке – и считался своим человеком в доме. Однако ж немец. Как знать, не сыскалась ли в Риге у него родня. Старику за семьдесят – одному Богу ведомо, откуда он взялся в столице и где странствовал в молодости.
– А в замке ли он? – спросил Маликульмульк. – В гостиных я его не видел, кажись…
– Да ему там и нечего делать. Ступай-ка, братец, загляни к нему в комнату. И сейчас возвращайся.
Маликульмульк поклонился и отправился исполнять приказание. Право, чем дольше слоняться по замковым коридорам – тем больше надежды, что первый гнев княгини пройдет и уже можно будет явиться к ней на глаза. Он знал эту породу женщин – смолоду бойких, а к середине жизни и под старость заматеревших, грозных и опасных. Он боялся таких женщин – боялся иногда до пота, крупными каплями выскакивавшего на лбу, до самых стыдных проявлений человеческой натуры боялся.
Он шел, а слуги, тащившие тарелки и блюда, боязливо уступали ему дорогу. Собьет этакий медведище с ног – и не заметит. Чем дальше от гостиных – тем ему делалось легче. Даже пришло в голову, что неплохо бы спрятаться в канцелярии. Там сейчас холодно, да тихо. Выкурить трубку и хорошенько подумать о случившемся.
В каждой беде есть виновник. Пока не сыщут настоящего – всякий на сию роль годится. Кто ходил приглашать итальянцев? Кто ввел их в дом? Кто должен был присматривать за ними? То-то… На него выльют первый ушат грязи. А потом, когда все утрясется, приласкают: приходи, Иван Андреич, книжку вслух почитать, мы без тебя соскучились!
Сладко быть Косолапым Жанно, у которого брань на вороту не виснет. Только не ждите от Косолапого, чтобы он написал обещанную пиеску. Его дело – сидеть за столом и есть за троих, потом – курить трубочку, забывая стряхнуть с себя клочки табака, потом – прочитать Лафонтенову басенку о причудливых зверях. И все довольны, и сам он – сыт и доволен, более ни в чем не нуждаясь…
Сладко спать в берлоге. И смотреть во сне картинки, на которых – юный господин Крылов во всем блеске скандальной славы, овеянный радужными надеждами, возомнивший себя философом, издателем, драматургом, поэтом, музыкантом, только что не певицей Лизонькой Сандуновой. Все миновало – и даже мечты о Большой Игре, обуревавшие этой осенью, малость попритихли. Даже философом сам себя Маликульмульк уже не считает – философу место в старой башне, а он как раз из башни сбежал.
Но сейчас придется пробудить в себе философа. Ибо потребна тонкость разума, тонкость и стремительность.
Какой сукин сын утащил адскую скрипку итальянского некроманта?
Маликульмульк опомнился перед самой докторской дверью.
