вопросах на приемах, знает, что означает такое изменение в самый последний момент, – посочувствовал я в мыслях хозяевам.
Поскольку в первой половине этого дня было объявлено о назначении Риббентропа послом в Лондоне, это заранее придало вечеру определенное германо-английское звучание, и сэр Роберт Ванситтарт особенно дружески поздравлял его.
После шикарного, как для немецкой кухни, ужина публика танцевала на покрытом кокосовыми матами теннисном корте под звуки скрипки любимого ею венгерского скрипача Барнабаса фон Гежи.
До серьезных разговоров дело на таком вечере, конечно, не дошло, но зато было очень весело.
Праздник продолжался до раннего утра.
Среди наиболее поздно удалившихся гостей были и сэр Роберт Ванситтарт с женой, они много танцевали и по виду были очень довольны.
– Было ли это добрым предзнаменованием? Не перестал ли сэр Роберт считать Берлин таким уж вызывающим отвращение городом?, – допытывался у меня Риббентроп в конце раута. В тот вечер он был словно в розовых очках, во всяком случае хотел видеть всё в розовом свете.
Прощаясь, он пригласил Ванситтарта на завтрак, а также сказал ему, что фюрер охотно познакомился бы с ним.
Сэр Роберт принял приглашение с благодарностью.
Я так же был приглашён на этот завтрак, да к тому же и принял приглашение хозяев… ввиду поздней ночи или вернее раннего утра… заночевать у них.
На следующий день печально выглядел только их старый садовник Бонхауз.
Я до сих пор вижу, как он, качая головой, с огорчением обходит свой теперь, как он считал, безнадежно вытоптанный английский газон, за которым он так заботливо ухаживал более десяти лет.
Но добряк счел делом своей чести как можно скорее устранить последствия того вечера, о чём гордо сообщил хозяевам.
Завтрак с Ванситтартом … вернее ланч, что больше был похож на поздний континентальный обед, проходил в отеле «Кайзерхоф».
И тут Риббентроп, как мне показалось, совершил дипломатическую ошибку. Вместо того, чтобы просто закрепить хорошее расположение его давнего недруга, он…
Короче, позже он сказал, что: «… мне Серж пришлось нажать на все регистры моего искусства убеждать».
В итоге… как казалось Риббентропу, он старался как можно проникновеннее втолковать сэру Роберту, что личность фюрера, который «может решать единолично и суверенно», дает уникальную возможность надолго свести Германию и Англию вместе и на пользу обеим «создать солидную базу доверия и общих интересов».
– Фюрер готов к искренней договоренности на паритетной основе, – заявил Риббентроп англичанину.
К сожалению Риббентропа, говорил преимущественно только он, и у меня с самого начала было такое ощущение, словно перед ним стена.
Ванситтарт, как настоящий брит, слушал его спокойно, оставаясь «наглухо застегнутым на все пуговицы» и уклоняясь от любой попытки Риббентропа
