ор новорожденного. У самого Томми Ойа было трое детей, и он отлично знал, как они умеют орать. Но этот крик не шел с ними ни в какое сравнение.
Он похлопал по карманам в поисках телефона, его руки дрожали, когда он набирал простую комбинацию цифр и бессвязно просил прислать полицию и «Скорую» на Лонга Раден. Ему пришлось три раза повторить адрес, ведь центральная диспетчерская служба находилась в Умео, в пятидесяти милях к югу, так откуда тамошним сотрудникам знать про расположение улиц в Мальмберге.
Затем он вновь подполз к окошку и посветил фонариком на свое лицо, чтобы не ослепить того человека.
– Они скоро будут! – сказал, нет, крикнул он в темноту, но не получил ответа.
Одален. Октябрь
Эйра Шьёдин как раз заворачивала кофейные чашки в полотенца, когда ее мама принялась распаковывать обратно первую коробку.
– Что это ты делаешь, мама?
– Думаю, они мне не понадобятся.
– Ты же сама сказала, что хочешь взять с собой эти книги.
Черстин Шьёдин вынула несколько томиков и принялась расставлять их обратно, заполняя образовавшиеся на полках пустоты.
– Переезд отменяется, – заявила она. – И вообще, по мне, так это все напрасный труд. У меня здесь такое дешевое жилье – всего две тысячи крон в месяц.
Эйра без сил опустилась на стул, чувствуя себя смертельно уставшей. Процедура сборов продолжалась уже больше недели, поскольку очень больно выбрать из дорогих тебе вещей, с которыми связана вся твоя жизнь, лишь некоторые, и попытаться впихнуть их в комнату площадью восемнадцать квадратных метров.
Вот уже в тридцатый по счету раз, не меньше, ей удалось убедить маму, что ей действительно нужно переехать в приют для престарелых, а уже на следующий день Черстин снова все забыла. Случалось, она забывала об этом даже спустя несколько минут. Эйра отметила про себя, какие коробки распаковывает Черстин, чтобы вечером, когда мама уснет, снова запаковать их.
– Тебе какие картины больше нравятся?
На обоях остались светлые прямоугольники – следы от картин, которые провисели здесь почти целую вечность. Черно-белая гравюра с изображением реки еще тех времен, когда по ней сплавляли бревна, детский рисунок в рамочке, который нарисовал брат Эйры, когда еще самой Эйры и на свете-то не было. Мама, папа и ребенок, а над ними – ярко-желтое солнце с большими толстыми лучами.
А еще занавески. Из двухэтажного дома переехать в комнатушку с одним-единственным окном. И одежда. «Вряд ли в обязанности персонала входит глажка красивых блузок», – подумала Эйра, глядя на то, как Черстин распаковывает дорожные сумки и достает аккуратно сложенные вещи, которые с таким трудом удалось собрать после многочисленных уговоров. Теперь же они возвращались обратно на вешалки. Черстин была еще относительно молода, всего-то слегка за семьдесят, когда у нее началась деменция. Эйра видела, какими дряхлыми были другие жители приюта,
