style="font-size:15px;"> Услышав весь этот шум, из‐за сцены высунулся человек, такой страшный с виду, что можно было окоченеть от ужаса при одном взгляде на него.
Густая нечёсаная борода его волочилась по полу, выпученные глаза вращались, огромный рот лязгал зубами, будто это был не человек, а крокодил. В руке он держал семихвостую плётку.
Это был хозяин кукольного театра, доктор кукольных наук синьор Карабас Барабас.
– Га‐га‐га, гу‐гу‐гу! – заревел он на Буратино. – Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии?
Он схватил Буратино, отнёс в кладовую театра и повесил на гвоздь. Вернувшись, погрозил куклам семихвостой плёткой, чтобы они продолжали представление.
Куклы кое‐как закончили комедию, занавес закрылся, зрители разошлись.
Доктор кукольных наук синьор Карабас Барабас пошёл на кухню ужинать.
Сунув нижнюю часть бороды в карман, чтобы не мешала, он сел перед очагом, где на вертеле жарились целый кролик и два цыплёнка.
Помуслив пальцы, он потрогал жаркое, и оно показалось ему сырым.
В очаге было мало дров. Тогда он три раза хлопнул в ладоши.
Вбежали Арлекин и Пьеро.
– Принесите‐ка мне этого бездельника Буратино, – сказал синьор Карабас Барабас. – Он сделан из сухого дерева, я его подкину в огонь, моё жаркое живо зажарится.
Арлекин и Пьеро упали на колени, умоляли пощадить несчастного Буратино.
– А где моя плётка? – закричал Карабас Барабас.
Тогда они, рыдая, пошли в кладовую, сняли с гвоздя Буратино и приволокли на кухню.
Синьор Карабас Барабас вместо того, чтобы сжечь Буратино, даёт ему пять золотых монет и отпускает домой
Когда куклы приволокли Буратино и бросили на пол у решётки очага, синьор Карабас Барабас, страшно сопя носом, мешал кочергой угли.
Вдруг глаза его налились кровью, нос, затем всё лицо его собралось поперечными морщинами. Должно быть, ему в ноздри попал кусочек угля.
– Аап… аап… аап… – завыл Карабас Барабас, закатывая глаза, – аап‐чхи!..
И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге.
Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд.
От такого необыкновенного чихания он обессилевал и становился добрее.
Пьеро украдкой шепнул Буратино:
– Попробуй с ним заговорить между чиханьями…
– Аап‐чхи! Аап‐чхи! – Карабас Барабас забирал разинутым ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.
На кухне всё тряслось, дребезжали стёкла, качались сковороды и кастрюли на гвоздях. Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным тоненьким голоском:
– Бедный я, несчастный, никому‐то меня не жалко!
– Перестань реветь! – крикнул Карабас Барабас. – Ты мне мешаешь… Аап‐чхи!
– Будьте здоровы, синьор, –
