style="font-size:15px;"> В свете свечей стены со свисающими поблекшими обоями казались покрытыми отслаивающейся синюшной кожей мертвеца. За окном таращилась в черное небо непроглядная тьма, не видно ни луны, ни звезд, хотя еще вчера ночью двор озарял колючий белый свет. Будет дождь.
Мартин Ньюман сидел за деревянным, грубо сколоченным столом, прогоревшим там, куда падали своевольные горящие спички, выворачиваясь из чуть дрожащих пальцев. Перед ним лежала обыкновенная школьная тетрадь, разлинованная едва заметными при таком освещении голубыми полосами, и перьевая ручка. Давно пора начать пользоваться компьютером, но… Он мог позволить себе удовольствие заниматься любимым делом так, как считал нужным.
Но сегодня он не испытывал никакого удовольствия, потому что не получалось сосредоточиться и начать даже первые несколько строк.
Все не то. Пустые, лживые истории, тысячи раз пересказанные, не вдохновляли. Не вдохновляло даже это место, где он позволял себе побыть в полном одиночестве и – самое главное – вспомнить прошлое.
Оно не отпускало. Иногда давило, пригибало к земле, иногда подталкивало вперед. Говорят, что великие творения рождаются из настоящих чувств, из реальных травм, которые приходится проживать, пожалуй, каждому. Только не каждый способен превратить до отвращения грязный кусок жизни, личной истории во что-то по-настоящему прекрасное.
У Мартина получалось. До этого – получалось.
Зарычав от бессилия, он оттолкнул тетрадь на край стола, и ручка покатилась, легко бренча, упала на пол и закатилась к стене. Мартин откинулся на спинку стула, запрокинул назад голову и прикрыл глаза.
Время шло, но в голове вертелись лишь затертые до дыр сюжеты. Он читал их сотни – тысячи – раз, благо имел постоянный доступ к приличной коллекции книг городской библиотеки, за которыми сам охотился и вполне успешно. Хотелось чего-то нового – необычного! – того, что захватит и душу, и тело. Что пробудит настоящий интерес, прежде всего, его самого. Иначе как по-другому донести до читателя то, что рвется наружу изнутри, из самого центра, потаенных глубин подсознания, в которые одному и заглядывать страшно. Но рядом с ним всегда оказывались тысячи – миллионы – лиц читателей. Они ждали, в волнении и предвкушении. Тянули к нему руки, пытались вырвать себе часть души и зачитать до дыр, как самый лучший в мире роман.
Надо закурить. Только не здесь. Он любил запах табака, наслаждался ритуалом набивания старой, доставшейся от деда, трубки, но никогда не позволял себе дымить дома. Может быть, потому что и мать не позволяла отцу?
Мартин достал деревянную исцарапанную коробку со сколотым краешком и жестяную коробочку самого лучшего табака, который только можно было достать, чаще нелегально. Забил трубку на треть, слегка надавил сверху, добавил еще немного – и снова примял высушенные листья большим пальцем правой руки. Оставалось только засыпать третью порцию и утрамбовал посильнее.
Настоящая осень, еще
