Хотя англичане человеческих языков не знали, но мало ли чего, бережёного Бог бережёт. Во дворе никого, лишь у избы мается бездельем свирепого вида часовой с ружьём. У-у-у, иродово отродье!
– А не сходить ли тебе, Миша, за грибами?
– Куда? – удивился парнишка. – Сушь третью седмицу стоит, какие же сейчас грибы?
– А ты на болотце вдоль Змеиного ручья посмотри.
Минька недоверчиво покачал головой и поскрёб в затылке. Вот это да, сколько себя помнил, всегда запрещали туда ходить, а тут сам посылает!
– Боишься?
– Я? – Возмущение захлестнуло парнишку. – Да я, между прочим, уже два раза… ой!
– Бывал, значит? – Не вопрос, скорее утверждение. – Дашку с собой заберёшь. Понял?
– Чего не понять-то? Заберу.
– И это, Миш… – Голос отчима дрогнул. – Удочки с собой ещё захвати, мало ли заночевать придётся, хоть уклеек в Вороньей речке наловишь. Всё не с пустым брюхом.
– Тута всего четыре версты.
– А я сказал: придётся заночевать!
Уходили из деревни огородами – очень уж отчим просил не попадаться солдатам на глаза. Дашка, несмотря на малый возраст, терпеливо перенесла ползанье по огуречным грядкам, перелезание через плетень, даже когда в заросли крапивы попали и то не заревела. Не зря Минька показал её сберегаемого с самого Рождества леденцового петушка на палочке и посулил отдать целиком за хорошее поведение.
Прихваченное лукошко, будь оно неладно, мешало ползать и лазать, но там кусок хлеба, две репки и моток лесы из конского волоса. И величайшая для каждого мальчишки драгоценность – настоящий железный крючок. Не приведи Господь иноземцам на глаза попасться – обыщут и отберут сразу же. И откуда нехристей привалило? Куда ни глянь, всюду они. И много-много! Сам Минька умел считать только до сотни, но этих сотен тут видимо-невидимо. Пять, а может, и все восемь. Кто-то прямо на костре ворованных поросей жарит, кто-то складывает на телеги связанных по ногам овец, иные просто сидят и гогочут, передавая друг дружке большие глиняные кружки. Не иначе у кого-то брагу отняли.
Сразу за огородами нырнули в высокую рожь. Мишка поначалу опасался, вроде как барское то поле, но потом решил, что от барина не убудет, если они немного потопчут, и потянул за собой сестрёнку. Жалко хлеб, а куда деваться, ежели везде красные мундиры?
Едва вышли на другой стороне, как Дашка потребовала обещанное:
– Питуска давай! – Топнула босой пяткой и набрала полную грудь воздуха, готовясь зареветь в случае отказа.
Делать нечего, пришлось доставать из-за пазухи завёрнутую в чистую тряпицу сладость. Развернул, облизал со всех сторон, будто бы проверяя сохранность вкуса, и протянул:
– Держи! Только всего сразу не ешь.
– Пасяму?
– Сладкая будешь слишком – непременно козюля ужалит. Мы же на Змеиный ручей идём, знаешь?
– Да? – Девочка
