бизнес-план, – сказал я Веронике. – Спокойно доедай, твой телефон у меня есть, если что – позвоню.
– Ты не позвонишь, – сказала Вероника.
– Не позвоню, – сказал я.
– А ты мне понравился, – сказала Вероника. – Не врал, таких бизнесменов редко встретишь. Я нашу встречу запомню.
– Да, – сказал я. – Этот вечер и мне врежется в память.
Память
Наступает время, когда воспоминания интереснее и красочнее, чем мечты о будущем. Из памяти всплывают картинки голубого неба, зеленого, с цветами, луга, синяя гладь лесного озера, залитые туманом утренние улицы, первые, еще клейкие листья… И еще волны на море, приносящий запах водорослей ветер, столик на ресторанной веранде, освещающая бутылку вина свеча…
– Почему у тебя ничего не написано про меня? – спросила она.
– Я еще не закончил, – сказал он. – Помню, как ты куталась в меховой воротник, а твои глаза блестели в свете фонаря, помню твое счастливое лицо, когда ты показывала корзинку, полную белых грибов, помню, как ты радовалась, когда мы вошли в нашу первую квартиру, где не надо было спешить, смотреть на часы… А что помнишь ты?
– Я все это помню. И твои неумелые руки, и как я купалась вечером в озере, и голая заходила в воду. Заходила медленно, знала, что тебе нравится на меня смотреть. Странно… Вот я говорю, и все это становится неинтересным. Слова все упрощают, лучше помнить картинки и еще что-то, о чем лучше думать, а не говорить и писать. Ты работай, а я пойду погуляю.
– На улице холодно, вот шарф, надень его.
Она надела шапочку, обмотала горло шарфом.
– Ты знаешь, – сказала она, – можно целыми днями говорить о любви, а можно помнить, что мне надо не забыть шарф. И для меня то, что ты помнишь о шарфе, важнее тысячи слов.
Слова
Писатели пытаются описать словами неописуемое. Сия простая, но спорная мысль пришла мне в голову, когда в один морозный день я шел по Тверскому бульвару. В мороз обостряется чувство одиночества и собственной ненужности. Вокруг толпа закутанных фигур, все стремятся сохранить тепло и отгораживаются от любого общения. Навстречу идет молодая женщина, на ее лице застыло недовольно-серьезное выражение. «Идет, как усталая манекенщица», – думаю я, пытаясь описать ее походку. Потом стараюсь забыть придуманное – ведь я никогда не видел, как ходят усталые манекенщицы.
Самое опасное в морозный день – это безразличие. У памятника Тимирязеву сворачиваю направо, перехожу улицу. Вроде горел зеленый сигнал светофора, но я не уверен – на морозе теряется чувство опасности, ты перестаешь присматриваться к машинам, появляется наивное ощущение, что водители понимают, что тебе холодно и неуютно, и они должны относиться с сочувствием к твоему желанию идти быстрее вперед.
Вот еще поворот, еще, вход во дворик, открываю дверь. Это музей Алексея Толстого. Хотел ли я туда зайти? Вроде хотел погреться в кафе, но там надо мыть замерзшие руки, сидеть, ждать, пить
