деревеньки на жаркий юг империи, в пехотный полк на Азово-Моздокской укреплённой линии.
Служил честно, пулям не кланялся, но и вперёд не лез.
– Самое безопасное место оно же где? В серединке. И от командирского батога далеко, и черкесский кинжал неблизко, – часто говаривал он своим однополчанам.
К тому же жук он оказался преизрядный. Нет-нет да и получалось, что и табачку у Савелия в кисете было побольше, и каша в котелке понаваристей, чем у товарищей. Трофеями он разживался иногда такими, что впору не то что унтеру, а даже и офицерам.
Но никогда и никто не мог его ни в чём обвинить: с товарищами делился исправно, воровать не воровал. Водку пил – а кто её не пьёт? Но не больше, чем другие. Просто был он весь такой, оборотистый.
Обнаружилась, правда, и у него слабина, и нашёл он через эту слабину приключения. А именно, женщины. Охоч он был до баб, уж вы меня простите, до чрезвычайности. Вот буквально ни одной юбки не пропускал.
И как-то раз приглянулась ему одна казачка, ладная такая, всё при ней. К тому же вдова, что важно. Савелий мужчина был с понятиями, на чужих жёнок рот не разевал и незамужних девок не портил.
Но оказались у этой вдовушки два братца, с которыми у Савелия сразу не сложилось. Сватали они её к своему товарищу, и какой-то мутный солдатик был им совершенно без надобности.
Слово за слово, и был Савелий бит. А потом, так как вторым его достоинством являлось упорство, ещё раз. На третий раз, видя, что этот мужик никак не уймётся, решили казаки его проучить. Обухом по голове – и вывезли бесчувственного Савелия в степь, мол, очнётся тут один, глядишь и поумнеет.
Очнуться-то он очнулся, но не сам, а оттого, что полили на него сверху водичкой самые настоящие черкесы. Резать его не стали, какой с мёртвого толк, а взяли и продали его. Да не куда-нибудь, а в туретчину.
И сменил Савелий ружьё солдатское на весло турецкое. На шебеки его султанского величества, чтоб всё у него отсохло и весь его гарем стал ему без надобности, всегда требовались гребцы. А Савелий, хоть и не отличался богатырским телосложением, но выносливости имел просто немерено.
Если бы гребцов выпускали с шебеки, то Савелий мог бы сказать, что он попутешествовал по Средиземноморью: Турция, Египет, Палестина, Ливия и Алжир. Много где побывал он, да ничего и не видел. Гребная палуба она же везде одинаковая, не важно, где корабль стоит. Хоть в столице Блистательной Порты, хоть в зачуханной палестинской бухте, хоть в пиратском Алжире.
Там, в Алжире, посадили на скамью рядом с Савелием изнемождённого человека и сказали – греби, мол, кяфир, за двоих. За себя и за эту падаль.
Хотел было Савелий возмутиться, но увидел крест православный, на груди у этого человека выжженный. Открыл рот и промолчал. Хоть и плохеньким он был православным, но всё же был.
Человек тот не умер и на второй день даже стал грести по мере сил. Так обрёл Савелий друга верного. Серба Стефана Милковича.
Был Стефан, как и Савелий, человек служивый. Службу нёс
