локоть мне угодило что-то маленькое, но очень твердое и колючее. Я потерла травмированное место и машинально подхватила с пола неуютную штуковинку. Это была пластмассовая кривулька, подвешенная на цепочку в одном ряду с мелкими горошинами, – какое-то лилипутское ожерелье с подвеской. Я без раздумий надела его на руку, так как, будучи девушкой абсолютно нормальной, отношусь к любым украшениям со здоровым интересом и уважением.
Извиваясь, я выползла из-под кровати, точно раздавленный тяжелой жизнью аллигатор, но вынуждена была сразу же испуганно зарыться в тряпичную кучу: на прикроватной тумбочке засвистал лихим тирольским мотивчиком чужой мобильник, и мужик на кровати перестал выводить носом рулады.
– Я! – вполне бодро сказал он в трубку. – Я, я! Натюрлих. Яволь!
– А лось-то не наш, – тихо шепнула Тяпа. – Не землячок! Заграничный лось – немецкий!
– А нам все равно, откуда он! Хоть с Сириуса! – сердито прошипела измученная переживаниями Нюня. – Уползаем, пока этот немецкий лось ничего не слышит и не видит!
И под пьяное лопотание на чужом языке я вместе с маскировочным покрывалом по-пластунски переместилась в крохотную прихожую. Там, оказавшись вне поля зрения иноземного лося, я встала в полный рост – и обнаружила, что снова потеряла где-то свое полотенце.
– Это уже второе сегодня! Одеяло убежало, улетела простыня! Не везет тебе нынче с махровыми изделиями, – мельком посочувствовала Тяпа.
У нее уже созрел новый смелый план:
– Предлагаю замотаться в покрывало! Ты же умеешь делать сари?
Умение сооружать оригинальные одеяния из мануфактурных изделий постельно-бельевой группы я приобрела еще в пионерском лагере, когда мы с девчонками в незатейливых нарядах из белых простынок а-ля «привидение с моторчиком» бродили по укромным парковым аллеям, злокозненно распугивая целующиеся парочки. Такова была наша страшная детская месть вредным пионервожатым, и я никогда не думала, что этот навык пригодится мне во взрослой жизни.
Оказалось, что делать сари я не разучилась, хотя с шелковым гостиничным покрывалом возни было больше, чем с суровой пионерлагерной простыней. Скользкая ткань так и норовила распутаться, так что мне пришлось подвязать пестрое индийское одеяние этнически чуждыми ему белыми шнурками. Их я вытянула из щегольских кремовых туфель, чьи замшевые носки, похожие на острые мордочки двух любопытных белых мышек, на свою беду выглядывали из обувницы в прихожей.
Из тонкой щелки по периметру входной двери просачивался свет, да и глаза мои успели привыкнуть к темноте, так что непроглядным окружающий меня мрак уже не был. Поэтому мой инстинктивный порыв посмотреть на себя, такую нарядную, в зеркало не был лишен смысла. Отражение меня не слишком порадовало, но и не ужаснуло. Фигура в мешковатом наряде из многослойного пестрого шелка походила и на принцессу Нури, и на чучело с индийского огорода, и на гуманоида с Сириуса, и на рулон линолеума веселой фантазийной расцветки. Чтобы немного
