но никакой шубки, кроме медвежьей, поблизости не увидела и заметно обиделась.
– А где же ваша шапка? И варежки? И сапоги? И транспортное средство, на котором вы сюда прибыли? – Малинин не удержался, подхватил и широко развернул список очевидных девичьих потерь.
– Домой хочу, – сказала красавица вместо ответа, скривив голубые губы.
– А где ваш дом? – не отставал Малинин.
– А где ваш? – немного подумав, с надеждой спросила девица и уставилась на Андрея во все глаза.
Они тоже были голубые и слепящие, как уже запрещенные ксеноновые подфарники.
– Ы! – неодобрительно сказал мишка Ваня и, взбрыкнув мохнатым задом, канул под откос на дорогу.
Дальнейшее развитие сюжета было ему уже абсолютно понятно и столь же неинтересно.
Девушка тоже как будто потеряла интерес ко всему: она снова закрыла глаза и замолчала. Отчасти поэтому Малинин не стал отвечать на ее последний вопрос. Да и неохота ему было объяснять, что его собственный дом, вернее, городская квартира, временно пустует без хозяина, потому что живут они с мишкой в старом теткином доме в поселке Прапорном. Небось городские соседи не потерпели бы присутствия в многоквартирном доме медвежонка!
Малинин обругал себя дураком и на руках, как ребенка, перенес блондинку в машину. Хотя внутренний голос подсказывал ему, что красавицу надо бы оставить где лежала, а еще лучше – закопать поглубже в сугроб, чтобы сама не вылезла и вдогонку не побежала.
Внутренний голос Андрея Малинина был пропитан цинизмом, как сочный лист растения алоэ – полезной горечью. Внутренним голосом с Малининым разговаривал инстинкт самосохранения. Если бы Андрей всегда его слушался, то был бы здоровым, богатым, неизменно преуспевающим мерзавцем.
В машине красавица затряслась:
– Я д‑д‑д‑д‑д…
– Дрожите?
Малинину уже нечего было терять, поэтому он сделался предельно галантным и предупредительно включил печку на максимум. Обогрев в дедовой колымаге был единственной функцией, к которой у него не было претензий.
Печка шпарила, как аэрогриль, но девица, хоть и завернутая в тулуп, все дрожала:
– Я д‑д‑д‑д‑д‑д…
– Хотите, я еще и шаль вам дам? – предложил Андрей. – И ушанку. Она теплая.
– К черту шаль! – на одном дыхании выпалила пассажирка. – Я Д‑д‑даша!
– Ах, вы Да-а‑а‑аша! Вот оно что! – с некоторым сомнением протянул Малинин, аккуратно поворачивая руль, чтобы вписаться в крутой поворот на проселок. – Даша, значит. Так-так. А что это вы, Даша, делали в чистом поле на снегу? В первый день нового года? В кружевном белье? Одна-одинешенька?
Он бы еще понял, если бы на снегу в чистом поле и кружевном белье красавица Даша лежала в приятной компании. Андрею Малинину и самому не раз приходилось встречать первое января в весьма необыкновенных местах, видах и позах, но никогда при этом он не бывал одинок, как глаз циклопа.
– Как вам не стыдно!
Даша
