наш будущий директор.
– Господа, я очень рад, что вы наконец приехали, мне вас недостаёт… Надеюсь, наша совместная работа превзойдёт все ожидания, а ожидаю я от вас многого… Вы должны удивить Европу, а я буду гордиться вами… Кстати, Броня вас так расхваливала… Что же вы умеете?
И, повернувшись к самому старшему из нас, Хоэру – молодому человеку двадцати пяти лет, Сергей Павлович спросил:
Вы, например… Вы готовы совсем? Два тура делаете?
– О, да, да… Конечно! – последовал уверенный ответ. И так же уверенно отвечали ещё трое.
Взгляд бархатных ласковых глаз задерживается на мне. Душа моя совсем уходит…
– А вы, молодой человек, что вы умеете? Для меня вы загадка. О вас мне ничего не говорила Нижинская…
Я чувствую себя таким маленьким, таким слабым, беспомощным, одиноким, ловлю губами воздух, клубок слёз подкатывается к горлу, мигаю глазами – и на глазах слёзы…
Выручают товарищи:
– О, Лифарь много работал!.. Он всё умеет!..
Выручили, спасибо им.
Дягилев переходит к деловой стороне:
– Господа, мы сегодня же подпишем контракт, завтра вы отправитесь в Монте-Карло, я на днях подъеду туда… Последнее время, к сожалению, дела идут не так, как хотелось бы… Поэтому я предложу вам на первые месяцы не тысячу пятьсот франков, как предполагалось, а тысячу триста… Но аванс, высланный вам в Варшаву, вы не должны погашать, это мой подарок вам.
Мои товарищи осмелились запротестовать:
– Но, Сергей Павлович, как же?.. Мы ехали на полторы тысячи, Нижинская писала нам об этой цифре…
Дягилев, всё с тою же чарующей улыбкой, сделал плавный жест:
– Господа, вы можете всецело довериться мне… Я вас не обижу…
И, приподнимаясь, добавил:
– Ну хорошо, мы увидимся в Монте-Карло и там подпишем контракт, и… счастливого пути!
И он, ушёл, сопровождаемый своей свитой, а я… я долго не мог прийти в себя…
Бронислава Нижинская
Праздничный, сияющий, белый Монте-Карло. Жизнь в этом праздничном городе началась, однако, не празднично. Балетная труппа Дягилева встретила нас враждебно: мы для неё были какими-то навязанными пришельцами из далёкого «оттуда», к чему эмигранты относятся всегда с предубеждением.
В этой атмосфере недоброжелательства, в ожидании приезда Дягилева, занялись мы подготовкой под руководством Нижинской. Упражнения были закрытые: мы просили Нижинскую, чтобы никто из труппы не приходил смотреть на нас.
Когда мы на другой день по приезде собрались в первый раз у нее, она обратилась ко мне с вопросом:
– Ну а вы, Лифарь, умеете танцевать?
Этот вопрос захватил дыхание: как, если даже Нижинская не знает, умею ли я танцевать, и сомневается в этом, то чего же мне ждать от других, от всех этих так пытливо-недоброжелательно
