идущим изнутри счастьем, зачаровывал слух.
– Я опять что-то не то сделал?
– Видишь ли, любезный сударь, – другая бы на месте княгини наверняка залилась краской, стала запинаться и прекратила разговор на эту тему, но она приучена была жить иначе. Ей повезло, что и муж её – Святослав, никогда не пытался перевоспитать жену и заставить жить благопристойной молельщицей. Он наслаждался её задорным нравом, очарованием неумения обижаться и расстраиваться, принятием естественных форм жизни таковыми, какие они есть и должны быть. – Для того чтобы стать евнухом – нужно было кое-чем пожертвовать.
– Кое-чем? Может, оно стоило того, чтобы подобраться к царским жёнам? – прищурился собеседник, радуясь, что разговорился не с какой-то замкнутой христианкой, а раскованной и умеющей подбирать слова девушкой. Это Киликия воспринимала себя взрослой, умудренной жизнью женщиной, но природа покровительствовала ей, и в свои двадцать восемь лет выглядела она по-прежнему молодо и сияюще. Живые глаза, ровная, чуть смуглая кожа, сочные губы – никто бы с виду не догадался, что она уже дала жизнь пятерым детям!
– Может, и стоило, – прыснула княгиня, – но удовольствия уже бы не принесло.
– Не хочешь же ты сказать… – приезжий чужестранец запнулся, начиная округлять глаза.
– Именно! Именно это я и имела в виду, – продолжала хохотать она, – евнухам отрезали то, что делает мужчину мужчиной, и только после этого подпускали к царским женщинам.
– Святой огонь Сварога! – воскликнул он, ударив кулаком по ладони в защитном жесте язычников, чтящих бога-кузнеца, покровителя воинов. – И… и кто-то шёл на это добровольно?
– О, нет, в основном это делали ещё в детстве с рабами. Многие умирали при проведении процедуры, выжившие же иногда дослуживались до больших высот.
– Но разве это имело уже значение? – морщась и едва не вспотев, будто пережил боль и ужас лично, незнакомец попытался отвлечься. Было заметно, что одна мысль о подобном приносит ему страдание. Потряся головой, он опять впился глазами в Киликию. – И ты, увидев меня, подумала, что я… евнух?
– Нет-нет, – постаралась она утешить его, с трудом удерживая новый приступ смеха. – Я лишь вспомнила о них.
Кивнув в знак того, что принимает это объяснение, случайный встречный шагнул, встав рядом с гречанкой, и устремил взор туда же, куда смотрела она до того, как он её потревожил.
– Они кажутся тебе странными? – указал мужчина на смешавшихся с местными людей в волчьих плащах.
– Ты один из них, – ушла от прямого ответа Киликия.
– Да. Мы язычники, и там, откуда мы приехали – это нормально. Ты христианка?
– Да.
– Тебе неприятны такие, как мы?
– Человека делает человеком не вера, а поступки, – поворотилась она к нему, – и язычники способны быть благородными и достойными, но кому-то, лишённому собственного понимания
