юноши, что мы видели накануне днём. Прекрасное лицо отстранённо смотрело перед собой, но взгляд казался понимающим, с какого ракурса ни подойди. У ног вились вырезанные из дерева цветки морозии.
«Возродись, обращаясь в прах», – по-прежнему гласила надпись.
– Вам понравилось? – раздалось из-за спины. Я так задумалась, что и не обратила внимания, как человек подошёл столь близко. Непростительная ошибка. Собственные переживания сделали меня рассеянной.
Старик медленно приблизился вплотную, держа руки за спиной. Он поднял голову, как и я секунды назад, обращаясь взором к деревянной статуе. Ещё вчера нам едва удалось переговорить с ним, а теперь пожилой мужчина стоял на расстоянии вытянутой руки, и никого не было рядом, помимо живущего своей жизнью леса.
– Это ведь вы отправили письмо в Академию Снов о неведомой болезни? – проговорила я, желая подтвердить свою ничего не значащую догадку.
– Да, верно. Вы очень догадливая для своих лет, – мирно отозвался он скрипучим старческим голосом. – Сколько вам?
– Девятнадцать, – не стала скрывать я. Возраст для меня мало что значил. У даэвов всё непредсказуемо. Сегодня мне девятнадцать, а завтра я погибну, так и не дожив до двадцати. Хотя о последнем я старалась не размышлять. Слишком многое я ещё хотела сделать, слишком многих спасти, слишком многое приобрести…
– Так и думал. Совсем молодая, – покачал головой старец, а его кустистые седые брови сошлись на переносице. Глядя на статую, он тяжело выдохнул, прежде чем произнести: – Эсм умер, когда ему исполнилось двадцать три. И он был так благодарен, что дожил до этого возраста, что сейчас мне даже стыдно.
– Вы его знали? – Я смотрела на статую юноши. Тяжело было поверить, что когда-то он правда был живым человеком. Слишком я привыкла к многовековым статуям и смутным обликам богов, которые создавались по текстовым описаниям, обретающим форму лишь благодаря рукам и воображению мастеров.
– Не близко. В то время мне было лет семь. Может, восемь. Никак не могу определиться. Но если бы вы его видели, то поняли, почему все считали Эсма богом. Даже я, маленький мальчик, решил так.
– Но что именно заставляло так думать?
Старик сощурился, слабо улыбаясь. В уголках его глаз, словно трещинки, расходились многочисленные морщины.
– Это не обьяснить… Только почувствовать. Тепло и свет. Спокойствие и вера.
Мы оба замолчали, взирая на юношу, который оставил поистине глубокий след в чужой памяти. А мои мысли вновь свернули в сторону Люция. Я много раз вспоминала о том дне в Фатсаре. О субботней ярмарке, пахнущей сухой листвой и душистыми яблоками. После произошедшего с моим отцом то время словно подёрнулось поволокой тумана, укрывшей за собой всё, что вызывало тоску и тревожило рану. Но только не эту судьбоносную встречу. Она золотистым росчерком осталась на полотне моей жизни.
Возвращалась я обратно в спешке, когда поняла,
