всегда все наперед обдумывают и все в голове держат. Речь, понятно, не о горшке и не о кружке, которые не ты выдумал. Стало быть, говоришь, овин с гумном?
Исаак – он что взрослый ребенок, ему не устоять перед лестью Олины, и он сразу попадается на удочку.
– Что касаемо до нового строения, то в нем будет гумно, так я себе наметил в мыслях, – говорит он.
– Гумно! – восторженно произносит Олина и качает головой.
– На что же нам ячмень в поле, когда его нельзя обмолотить?
– Вот это самое я и говорю: ты все обмозговываешь в голове.
Ингер опять нахмурилась, беседа мужа с гостьей, видимо, раздражает ее, она неожиданно говорит:
– Каши на сливках? Где же я тебе возьму сливок? Уж не в речке ли?
Олина чует опасность.
– Ингер, милая, Господь с тобой, о чем это ты? Какая еще каша на сливках? Ты и не поминай про нее! Это мне-то, которая побирается по дворам!
Исаак сидит некоторое время молча, потом говорит:
– И чего же это я расселся, мне ведь надо камни ломать для стены!
– Да уж, немало камней надо на такую стену!
– Камней-то? – отвечает Исаак. – Да сколько ни таскай, все вроде как мало!
Исаак уходит, и между женщинами снова воцаряется согласие, у них столько разговоров о деревенских делах, только часы знай бегут. Вечером Олине показывают, как выросло стадо – две коровы, да бык, да два теленка, да множество коз и овец.
– Где ж этому конец?! – вопрошает Олина, возводя глаза к небу.
Она остается у них ночевать.
А на следующий день уходит. Ей опять дают с собой узелок, и, поскольку Исаак работает на каменоломне, она делает небольшой крюк, чтоб не попасться ему на глаза.
Через два часа Олина возвращается в усадьбу; войдя в горницу, она спрашивает:
– А где Исаак?
Ингер занята стиркой. Она знает, что Олине не миновать было пройти мимо Исаака и детей в каменоломне, и сразу чует беду.
– Исаак? На что тебе Исаак?
– Как – на что! Да ведь я с ним не попрощалась.
Молчание. Олина вдруг бессильно опускается на скамью, словно ноги ее не держат. Еще чуть-чуть, и она грохнется в обморок – по всему видать, ей не терпится сообщить что-то из ряда вон выходящее.
Не в силах сдерживаться, Ингер поворачивает к ней полное бешенства и страха лицо.
– Ос-Андерс принес мне от тебя поклон, – говорит она. – Нечего сказать, хороший поклон!
– А что?
– Зайца.
– Да ну! – с удивительной кротостью роняет Олина.
– Не вздумай отпираться! – кричит Ингер, дико сверкая глазами. – Не то заткну тебе глотку вальком! Вот тебе!
Неужели ударила? То-то и оно. И когда Олина от первого удара не падает, а, наоборот, вскакивает и кричит:
– Берегись! Я знаю, что я про тебя знаю! – Ингер снова колотит Олину вальком и валит ее на пол, подминая
