рюках защитного цвета, которые держались на лямках, натянутых на крепких плечах. Сложение его было обычное, стандартное – никаких мышечных гор, лицо правильное, часто небритое. Руки его как бы не до конца распрямлялись, от него исходило ощущение сдержанной силы. Голова его была правильной формы, обритая наголо. Все-таки это неточность, так как посередине головы была лысина, оставшуюся растительность он аккуратно каждые два-три дня сбривал электробритвой, которую приобрел в беспошлинном магазине в аэропорту Хитроу за сто тридцать фунтов стерлингов, потому что на островах не перешли на европейскую валюту. Как он довольно часто повторял, «дорого, но сердито». Бритва мощно и ненатужно гудела, снимая волосы с затылка и висков. Во время совсем уж большой жары он надевал на голову темно-синюю кепочку с козырьком, отбрасывавшим густую тень на его собранное, почти семитское средиземноморское лицо.
Жил он один в доме, сложенном из мягкого желтого камня на краю поселения возле столицы. Два раза перестраивал внутренний дизайн, рушил стены, перестилал полы, добивался домашней гармонии. Что-то ему мешало. В конце концов, простор объединенной гостиной и кухни с огромным окном и видом из него на газон и небольшой бассейн с фонтанчиком ему понравился, и он оставил его на постоянной основе, к чему со временем привык его пристальный сиреневый взгляд.
Участок его был окружен двухметровыми непроходимыми кустами, в которых в полдень большую часть года летали нарядные птички-колибри, похожие на хлопотливых, встревоженных сине-зеленых стрекоз. Траву он на участке высадил сам, она выглядела изумрудным благородным ковром. Пару раз в год он газон выкашивал жужжащей косилкой с пластиковым суетным ножом. Когда-то он получил образование агронома в институте им. Вейцмана, был такой деятель в середине прошлого века, вроде бы Нобелевский лауреат, очень похожий внешне на Ленина, но не Ленин совсем. Вейцман этот был даже когда-то президентом, чуть ли не первым, этой небольшой, но солнечной страны, как называет Израиль один мой знакомый прозорливый чудак.
По второму своему образованию этот человек был социолог, занимался поведением толпы, которая, как известно, хоть и хаотична, но все равно не лишена некоторой организации. Дипломная работа его называлась «Роль толпы в современном мире». Он доказывал и доказал в результате, что роль этой толпы значительна. Его условный армейский командир, человек в звании полковника действительной службы, присутствовавший на защите, сказал по поводу труда подчиненного: «Очень интересно, очень, хотя и странно, конечно».
На самом деле этого тридцатидвухлетнего собранного человека звали не просто Боря, а Мой Боря, если уж быть точным. Но раз принялись говорить на понятном всем языке слева направо вместо справа налево, то пусть он останется Борей, положительным необычным мужчиной, стремящимся к знаниям и совершенству. Взгляд его дымчатых сумеречных глаз был длительным и ничего хорошего не обещающим для тех, кто всматривался в него. Такие люди находились, в основном это были женщины, пытавшиеся высмотреть в его глазах любовь.
Интересно, что у Бори была и третья специальность, военная. Он вообще был подполковником – распространенное воинское звание здесь. Таких много в этом месте с неторжествующей армейской униформой, но такого как Боря больше не было – так ему внушали командармы. Он был большой специалист в нескольких военных областях, об этом позже. Пока же отметим его склонность к хладнокровной прицельной стрельбе и ночному ориентированию. В нем еще жила боль потери близкого человека, с которой Боря никак не мог справиться уже больше двух лет.
Боря был очень упрям, если можно так назвать неуклонность и настойчивость в поведении. В углу его участка была отгорожена зеленой сеткой земля, по которой, суетно квохча, ходили-бегали три пестрые курицы, надменный неумный петух, пара гусят и дежурившая на несущей балке расслабленная кошка, надсмотрщица, загадочная красавица и охотница. Боря несколько раз на день, проходя мимо, говорил кошке: «И не думай даже», – показывая рукой на гусят. Кошка обиженно закрывала глаза, что, мол, очень нужно, иди своим путем уже, учитель тоже нашелся. Но видно было, что нужны ей эти гусята очень, надо только выждать. На ночь Боря забирал гусят от греха подальше в дом, где в гостиной у него был загон для них: растите, ласточки. На приступке в гостиной стояла корзина с зелеными яблоками, плотными, кисловатыми плодами, сок от которых был ядовито-кислым и прекрасным. Боря кормил гусят и кур специальным кукурузным кормом, зачерпывая его горстью из детского пластикового ведерка и разбрасывая щедрой рукой: поправляйтесь, девочки. К ночи возня и беготня в загоне успокаивалась. Ворчливые злые вороны с провисших проводов электропередач улетали в темноте, хлопая крыльями и ворча на жизнь: «Кыр-кыр-кыр, кирдык тебе, Борис Батькович. Кирдык». Курицы спали в фанерном доме без окон и дверей, была щель рубль вход, выход – два. Кошка неустанно караулила врагов, которых в округе было немало. Она спала на старой диванной подушке в углу, вытянув лапки и положив голову на них: снайпер и бессменный наблюдатель, одновременно сфинкс и царь зверей с непростой внутренней жизнью. Трещали насекомые, звуки их раскрашивали окрестность в разъездной цирк с итальянским усатым хозяином
