нашими спинами послышался выстрел. В тот самый момент я посмотрел на Гейба и молился, чтоб не видеть, как его глаза закатываются назад… но он все так же крепко держался за железный забор, и с таким же испугом смотрел на меня. Мы поняли, что все миновало.
***
Прошло несколько часов, страх от звука выстрела больше не заставлял содрогаться. В дали виднелись знакомые дома, над которыми рассветало небо. Всем своим телом я чувствовал утренний холод и сырую одежду, а плечо оттягивала тяжесть нашего успеха. Пару раз, молча, мы кинули понимающий взгляд друг на друга. Наверняка Гейб, как и я, думал о том, выжил ли тот паренек, что оказал нам такую услугу.
Идя на место, что называю я своим домом, после тяжелой ночи, я вспоминаю о маме. Эта женщина была не только прекрасной хранительницей очага. Ее образование и обучение происходили (когда такова возможность была) в детстве. Моя гордость была в том, что она получала образование в городе, где мать ее, бабушка, с которой нас к счастью так и не свела судьба, удачно вышла замуж за довольно успешного человека.
Однако мужчина не представлял собой человека, чувствующего жалость, сожаление, или же уважение к женщине. Он представлял собой мужчину, не подвластного любви и другим похожим жалким чувствам, как ему казалось. Чувство любви у него привилось лишь к рукоприкладству в сторону жены и ко вкусу, только что приготовленных свиных ребер от кухарки- любовницы.
Все же вдобавок, ненависть к жене подпитывала шестилетняя внебрачная дочь, что ему была противна. Вот однажды, сама мать привезла ее в наш родной дом. И с чистой совестью оставила дочь у своей давней знакомой. Время шло, мужчина так же одаривал жену синяками и ссадинами, что показало: дело было совсем не ребенке, а в отсутствии человечности.
После, несколько раз приезжала она, но так и не дождавшись прощения и нежности от брошенной дочки, не возвратилась.
Моя мать всегда со смехом рассказывала историю своего детства, не держа зла, ни на мать, ни на того мужчину, имя которого забыла через четыре года после окончательного разрыва с матерью.
Моего отца она встретила так же, как я встретил Оливию. Дети, молодежь, соседский дом… Как стало известно о беременности, она сразу перебралась в его маленький дом, где он давно жил самостоятельно.
Потеряв рано, обедневших городских родителей от чахотки, еще в начале 1916-го года, отец много кочевал. Все детство он был воспитанником детской фермы, за которую платила его бабушка, пока не скончалась. Моего отца – Томаса Уоллера, хотели сделать воспитанником церкви, однако ж, он сбежал, не прожив там и трех дней.
Оказавшись в Кесвике, он отдавал всего себя подработке в доме у пожилого мужчины, пока этот дом не стал нашим. Как так вышло? Отец держит это для меня в неведении, именно тогда я понял, что в грехи чужого лезть не надобно.
За то время, когда матушка пробыла в городе, начиная с шестилетнего возраста, она самостоятельно продолжала изучать чтение и основную грамматику. Только вот, семейная жизнь подбила ноги умной женщины. Мои
