насыпала кофе в турку, взгромоздила ее на плиту и зашептала, косясь на плотно прикрытую дверь кухни:
– Маря, он просто спит. Зачем мне его… того?
– Ну-у, вдруг он начал до тебя грязно домогаться, – философским тоном предположила подруга. – А ты у нас дама высокой морали и непоколебимой нравственности, вот и пришила охальника.
Вспомнив, что этот охальник проделывал со мной сегодня утром, потом еще раз утром и снова, но уже после завтрака, я покрылась стыдливым румянцем и в ужасе вскричала:
– Маря, да как ты можешь такое говорить? Неужели бы я стала труп фотографировать? Я его того… живого.
Подруга на том конце трубки зловеще замолкла. Видимо, подсчитывала вероятность того, что я соврала и все-таки прислала ей посмертное фото небритыша.
Потом тяжко вздохнула, так что даже до меня долетел шелест занавесок в ее спальне, раздуваемых движением могучих Мариных легких:
– Ладно, закину его фотку своим мальчикам, пусть по базе пошарят, может, где проходил по криминалу.
– Маря, а просто, без криминала, ты узнала про него что-то? – зашептала я совсем тихо, потому что мне послышалось какое-то шевеление за дверью.
– Узнала, но немного, – пропыхтела подруга недовольно.
Маря терпеть не могла, когда у нее не складывался какой-то пазл. Мне кажется, она и бухгалтером стала, чтобы всегда иметь четкую картинку. Потому что бухгалтерский баланс без вариантов, должен только сойтись. А если не сошелся до ноля копеек, значит, пазл не сложился, начинай сначала.
Но, насколько я знаю, у Марьяны Эдвардовны не сойтись не может в принципе. Поэтому мне понятно, отчего сейчас в голосе подруги звучит такая маета и неуспокоенность.
– Мутная там история, с этим новым хозяином, – наконец выдавила она из себя. – И Лерка божится-клянется, что ничего не знает, и мои мальчики ничего особо не накопали. Ясно только, что домик этот совсем недавно сменил хозяина. Причем старый пердун, владевший им до этого, приходится твоему спящему бруталу родственником, вроде как двоюродным дедулей по маминой линии.
– Зовут твоего красавца Эрик Игоревич Раевский. Лет ему тридцать семь. Имеет двойное гражданство – наше и швейцарское. Про детей и жен информации нет, и вообще почти ничего нет. Единственное, мелькнула мутная история с отмывом денег несколько лет назад, но там ничего не доказали или не захотели копать слишком активно.
Выдав информацию, Маря надолго замолчала. Зная, что в такие моменты подругу лучше не сбивать с мысли, я тоже помалкивала.
Осторожно помешивала поспевающий кофе, косясь в окно, где с самого утра сыпал снег, укрывая белой ватой хмурые елки и стоящие ровной шеренгой голые рябины.
– А вы с ним, как вообще, контачите? – наконец отмерла Марьяна и шмыгнула носом – верный признак, что она чем-то расстроена. – Он тебя не того, не разоблачил?
Я сняла турку с плиты, отошла к окну и прижалась к стеклу лбом, наблюдая за кружащими в воздухе белыми хлопьями.
Новый
