она, не забыв обругать «обнаглевших ***». Простонародное слово, метко характеризующее любителей однополых отношений, я никогда не рискнула бы проорать на всю улицу. Местные мужики такого баловства не понимали, а потому могли набить морду любому, кто их обозвал.
Так и случилось: мы обе застыли, когда поняли, что оскорбленный мотоциклист разворачивается и едет к нам. Извергиль со скоростью проворной белки шмыгнула за магазин, я же осталась встречать кару одна. Для уверенности уперла кулаки в бока и по примеру родственницы задрала нос на сантиметр выше положенного.
– Снежинка! Ты ли это? – мотоциклист затормозил в метре от меня и снял шлем.
– Волк?! Волчара! Какой же ты стал здоровый! – я кинулась к другу детства.
Мы не виделись лет десять, если не больше. Еще в школьные годы Волков-старший, разбогатев на фермерском деле, отправил наследника постигать знания за границей. Рассказывали, что Макс даже пытался сбежать из английского пансиона для мальчиков, но строгий отец быстро отбил охоту к своеволию. Намаявшись на чужбине, Максим вернулся, когда ему стукнуло восемнадцать, и наотрез отказался учиться где-либо, кроме России. Бабушка как-то упомянула со свойственным ей сарказмом, что после окончания аграрного университета, Волк практикует свой чистый английский с буренками иностранных пород.
– Я тебя не узнал, – он улыбался во весь рот. Темно-серые глаза лучились счастьем. – Ты стала такая… такая…
– Взрослая? – я не отставала в проявлении чувств. Губы сами разъехались в искренней улыбке. Приятно встретить старого знакомого.
– Улетная.
– Ты тоже изменился, – я потрепала его по русоволосой макушке. – В шлеме особенно не узнать. Сделался здоровым, словно бык.
– Снежинка, – он поднес руку к моему лицу и ласково провел большим пальцем по брови, – меня профессия обязывает быть сильным.
Я не думала уклоняться от неожиданной ласки, помня детскую любовь и случай, что заставил нас сблизиться. Лишь Максим имел право называть меня Снежинкой. Другим не разрешалось, поскольку это был наш и только наш большой секрет.
Однажды, когда я приехала к бабушке на зимние каникулы, Макс в порыве щенячьей нежности ткнул меня лицом в сугроб, не подозревая, что под пушистым снегом лежат ледяные глыбы. У меня до сих пор сохранилась под бровью ниточка шрама. Нас тогда обоих напугала кровь, хлынувшая из раны. Размазывая слезы, сопли и кровь по лицу, я видела, какими глазами смотрел на меня Максимка, когда фельдшер спросил, кто сотворил со мной такое зверство. Узнай правду Волков-старший, он точно выдрал бы сына. Дядя Паша был с ним слишком суров. Я соврала медработнику, что съехала головой вниз с ледяной горки.
Мой первый, пусть и детский поцелуй, тоже был с Максом.
– Вечером смотаемся в Себеж? – он похлопал по заднему сиденью. – Посидим в кафе.
Я вздохнула и покачала головой.
– Не могу. Обещала деду
