Я сяс. А потом ты мне ласкажешь, как плошел день.
– Обязательно, – заверяю ее.
– Мой плосол холошо, – заявляет, достав обувь. Я уже научилась быстро убирать голову, чтобы не получить маленькой ножкой по подбородку. Сегодня Ксюшка изволит изображать принцессу. Помогаю ей переобуться. А она рассказывает о своих очень важных делах: – Ма, мы лисовали. Я лисовала лыбку. Тока она чуть-чуть не поусилась. И я ее выкинула. А тебе потом длугую налисую.
– Ма! Моя опатка! – поднимаю взгляд на доченьку.
– Опять сломалась? – спрашиваю.
– Да не-е, – отмахивается. – Плосто класивая.
Выдыхаю. С Ксюшки станется и эту сломать. Мне иногда кажется, что у нее в руках все просто горит. О катании с горки в красивом платьице и говорить не стоит. Платье после этого пришлось выкинуть. Обувь – это вообще наше больное место. Она носится как ураган, только кудряшки подпрыгивают. Наша педиатр шутит, что Ксенька сбрасывает накопленную за время болезни активность. И наверстывает упущенное время.
Прощаемся и выходим из группы. Выходим с территории садика и наш путь лежит мимо кустов сирени.
– Ма! – Ксюша останавливается и дергает меня за руку. – Класивая. И пахнет вкусно. Давай домой налвем? Ну, ма!
– Ксюш, – присаживаюсь на корточки и начинаю спокойно объяснять. – Нельзя рвать на улицах цветочки. Это же не наши. Оборвем цветочки и будет некрасиво. А так все ходят и любуются.
От запаха сирени у меня уже голова кружится. Но нужно мягко отговорить дочку. Букет сирени дома – последнее, что мне сейчас нужно. Макс дарил мне эту чертову сирень охапками, когда я призналась, что обожаю ее. А теперь вот ненавижу.
Ксюшенька, сунув палец в рот, насупилась. Молюсь, чтобы обошлось без истерики. Моя красавица что-то требует редко, но метко.
– А еще нам выпишут штраф и не будет денег на мороженое.
– Стла-аф? – тянет в шоке, хлопает глазенками. На сосредоточенной мордашке написан весь мыслительный процесс. – Тогда не будем лвать. Лучсе молозеное, – приходит к правильному заключению.
Выдыхаю с облегчением. Обошлось. Ну, я так решила. Зря…
Проклятущая сирень решила, что четыре года передышки, относительной, конечно, роскошь. И обрушила на меня все и сразу. Вновь круто развернув мою жизнь и приложив меня о бетонную стену.
Неделю мне удавалось избегать внимания Борова. Целую неделю я была осторожна. Ходила оглядываясь. Лишний раз из кабинета нос не высовывала.
– Ты что-то дерганая стала, – заметила Кира. Вот сейчас мне ее внимательность вообще не на руку. Глазастая какая! – Улька, что произошло? Ты ведь мне так и не рассказала.
– Все нормально, – отмахнулась. Пока и правда все нормально. А я уже начала просматривать вакансии. Еще неделька и я получу зарплату. И смогу со спокойной душой положить заявление на стол нашей кадровичке.
А дальше пусть что хотят, то и делают. Но работать здесь я больше не буду. Я уже и так на грани истерики. Боюсь нарваться в каком-нибудь
