проиграла мне в лицах этот позорный эпизод с «нелицеприятными сведениями» и немой сценой в финале – семья тогда как раз ужинала. Посмеялась горько: «Не дождутся!»
Через два часа – звонок от Сергея Сенина; я не сразу узнал его голос и еще долго пытался осознать услышанное: «Они своего добились. Люси больше нет». Трубка замолчала, я тоже молчал: при таких вестях всегда кажется, что вот прямо сейчас, на ваших глазах, раскалывается мир и огромная его часть навсегда уплывает куда-то в черную дыру, унося с собой что-то жизненно важное. «Люси больше нет» – но ведь мы только что с ней говорили, в трубке, кажется, еще звучит ее голос. Она же только что обещала: «Не дождутся!»…
Никто не знает, какие рубцы на сердце оставляют шалости желтой прессы. Ее шакалы с этих рубцов кормятся и медленно убивают людей, здравый смысл и остатки того, что называли совестью.
…За несколько дней до трагедии я напросился к Людмиле Гурченко в гости. Мы очень давно знакомы, и историю этого знакомства я еще расскажу – позже. А сейчас мне важно, чтобы вы не удивлялись доверительности бесед: мол, с Пушкиным на дружеской ноге. Нет, мы всегда были на уважительном «вы», но я звал ее, как и все ее друзья и большинство ее коллег, просто – Люся. Ей это нравилось, потому что в жизни она не строила из себя звезду.
В те дни Интернет активно перемывал новейшую сенсацию: как сообщали новостные сайты, «Гурченко сломала шейку бедра!». Новость обсуждалась в блогах и фейсбуках, смаковались версии насчет того, что теперь ждет актрису: вроде бы с таким переломом уже не живут.
Надо было рассказать людям правду.
Гурченко встретила меня на пороге. Опиралась на приспособление, с помощью которого в ее любимом «мюзикальном» фильме «Продюсеры» лихо отплясывает группа женщин-инвалидов: металлические ножки врастопырку и перекладина. Без этой штуковины ходить больно, но дело явно идет на поправку.
Пьем чай. Гурченко подкладывает мне эклер.
– Это я должен за вами ухаживать! – протестую.
– А мне нужно больше двигаться! – бравирует она.
Первый вопрос: как все случилось? Пошла выгуливать собаку, а зима в Москве, как известно, всегда неожиданность: гололед, сверху снег – не знаешь, где навернешься.
– Пошла бы на каблуках – лучше чувствовала бы неровности, – объясняет Гурченко. – А я зачем-то надела такие плоские, мягкие, знаете? Ну вот и наступила на какую-то ледяную горку – ее под снегом не видно. И полетела. Жуткая боль и полная беспомощность: лежу в снегу, а дотянуться до ручки двери не в состоянии!
Хорошо – подбежали люди, вызвали скорую. Сенин был в другом городе, поезда ждать почти сутки – примчался с первым же автобусом.
Да, была опасность получить самую сложную из травм. Сделали рентген, выдохнули: пронесло. Но когда главная беда миновала – это сразу для газет становится скучно. Пусть публика всласть посмакует так кстати подвалившее несчастье, пусть по всем телеканалам пойдут срочные новости, пусть радиослушатели наперебой голосуют в прямом эфире – типа «выживет – умрет,
