кончаться,хоть выпит был до дна:
на свете нету счастья –
поэзия одна…
«Куда бы я ни уходила…»
Куда бы я ни уходила,
всё возвращалась я назад,
но что прошло, не стало мило,
и где был ад – остался ад.
И я не потому осталась,
что ты в моём окошке свет:
любовь и кровь,
любовь и жалость –
чего-чего на свете нет.
К примеру, счастья нет на свете,
но есть великий неуют,
где с горя ставшие как дети
уже не плачут, а поют.
Поют –
ну это ли не чудо
(какое там – в руке рука!).
…Я знала, что с тобою буду
несчастлива, –
наверняка.
«И я замыслила побег…»
И я замыслила побег,
да только некуда податься,
пускай жара бы или снег –
мороз и солнце, минус двадцать,
но это: слякоть и октябрь,
метро,
пинки,
звонки,
тетради –
чуть-чуть помедленней хотя б,
не счастья для, а Бога ради.
«Суженый, путь мой сужен…»
Суженый, путь мой сужен,
мне ведь никто не нужен:
Бог меня создал целым –
теломдушоюделом,
дал мне не просто много –
всё.
Возропщу ль на Бога,
давшего только счастье
тем, кого создал частью?..
«Я других затем любила…»
Я других затем любила,
чтоб тебя опередить,
я тебя по правой била,
чтобы мог по левой бить.
Я могла сказать такое
(всяк другой – убил!),
чтоб не стало ни покоя
у тебя,
ни сил.
Берегут зеницу ока,
а НЗ хранят:
сядь высо́ко,
глянь глубо́ко –
Я спасла наш ад.
«Как на рассвете светится…»
Как на рассвете светится,
как на закате жжётся,
любится, да не терпится,
плакать бы – ан смеётся.
Нету печали радостней
этой, почти хрустальной.
Кто это нынче рядом с ней?
Пусть остаётся тайной!
Кто там спустился с горочки,
вижу я по походке –
сладкое это с горечью
в самой своей серёдке.
Невыносимо лёгкое –
и с каждым днём всё легче –
парусом,
чайкой,
лодкою,
бармами – на оплечье.
Не соловей за рощею
мне насвистел такое:
время всегда хорошее,
даже когда плохое.
«Меня поймали на любви…»
Меня поймали на любви
(на воровстве так ловят вора,
крича: «Лови его! Лови!»
для вящего его позора).
И вот я в ссылке и в тюрьме,
в ловушке, в каторге, в остроге,
но свет – он светит и во тьме,
но Бог – я помолчу
