ничего не защищали, и мудрецы, которые все время молчали, а с гор спускались телакаи, чтобы разделить с ними пьяные ночи, о которых наутро никто ничего не помнил. И этот загадочный, полный тайн мир ему вскоре предстояло увидеть самому. При мысли об этом Аратан вдруг ощутил странную легкость, как будто еще немного и он превратится в птицу, улетев на поиски очередного чахлого деревца.
Но в высохшем море перед ним не росли деревья, лишь небольшие островки травы виднелись среди выбеленных солнцем камней.
У Аратана не возникало даже мысли о том, чтобы вонзить нож в покрытую поношенным плащом широкую спину ехавшего впереди отца. Он знал, что никто и никогда не воспользуется им как оружием.
Из слов Гриззина Фарла следовало, что его мать жива. Она жила, измученная горем, и это означало, что она до сих пор любит сына. Он должен был найти ее и похитить.
В мире тайн хватает мест, где можно спрятаться.
«Я найду такое место для нас обоих, – подумал Аратан. – Мы будем любить друг друга, и благодаря нашей любви наступит мир».
Часть вторая. Как одинок этот огонь
Глава шестая
Взгляд Хуста Хенаральда был бесстрастен и мрачен, будто он взвешивал каждое слово, которое собирался произнести, пытаясь понять, вонзит ли оно свои когти в сидящего напротив или же скользнет мимо, не задев его. Тусклое освещение подчеркивало впалые щеки Хуста, выступающие скулы и узкий крючковатый нос, тогда как глаза его словно бы скрывались глубоко в тени, но при этом пронзали собеседника насквозь.
– Когда-нибудь, – проговорил он голосом, хриплым от многих лет пребывания в кузнице, среди едкого дыма и испарений, – я снова стану ребенком.
Хенаральд медленно откинулся назад, за пределы круга света, падающего от масляной лампы на столе, и Келларасу вдруг почудилось, что перед ним скорее призрак, чем смертный.
За стенами жаркого помещения работали, подобно неутомимому сердцу, огромные кузнечные мехи, и эхо от их стука отдавалось в каждом камне Большого дома. Звук не прекращался никогда: все те дни и ночи, что Келларас провел в гостях у повелителя кузницы Хуста, он слышал, как бьется пульс земли и камня, огня и дыма.
Ему уже начало казаться, что именно здесь, в клубящейся жаре, в миазмах создания и разрушения, в нескончаемом грохоте со всех сторон, рождаются тайны мироздания. А сейчас в кресле с высокой спинкой перед ним сидел наконец-то удостоивший его аудиенции повелитель и арбитр, правитель и мудрец; и тем не менее первые произнесенные Хустом слова выглядели… полной чушью.
Вполне возможно, что Хенаральд улыбнулся, хотя во мраке разглядеть это было сложно.
– Когда-нибудь я снова стану ребенком, окружив себя деревянными игрушками. Из камней я возведу горы, а траву объявлю лесами. Слишком долго я пребывал в плену этого мира мер, пропорций и весов. Слишком долго я знал и понимал пределы возможного, столь жестоко отвергая все доступное воображению. В этом смысле, друг мой, каждый из нас проживает не одну, но две жизни, сцепившиеся в смертельной схватке, и из всего, что оказывается
