Да и Назару не помешала бы сменная футболка. Мы промокли по пути к подъезду. Пап?
Заметно, что Надя нервничает и суетится, пытаясь снизить градус напряжения, что зашкаливает и грозит большим взрывом. Не придумывает ничего лучше, кроме как занять каждого из нас делом и развести по разным углам воображаемого ринга. Прием срабатывает.
– Ладно, пойду найду для тебя что-нибудь, коль не брезгуешь, Богданов, – с сарказмом бросает тесть, когда Надя с матерью скрываются в комнате.
– Никогда не брезговал, – парирую спокойно.
– Подожди на кухне, – указывает рукой направление, хотя я и так помню планировку квартиры. – Присаживайся, располагайся, чувствуй себя, как дома. Вроде, не совсем чужой.
Развернувшись, шоркает в сторону спальни, а я скидываю мокрую куртку, вешаю на крючок, однако не спешу идти на кухню. Замираю в коридоре, будто пытаясь слиться с интерьером. Озираюсь, как вор.
Знаю, что квартира трехкомнатная. Взгляд устремляется в самую дальнюю дверь, плотно закрытую. За ней – компактное, уютное помещение, которое логичнее всего было бы обустроить под детскую. Скорее всего, именно там сейчас и спит Назарка, наш с Надей сын.
Больно. Мозг по-прежнему не может принять ситуацию. Ломается. Ноги машинально ведут меня прямо, пока я чуть ли не упираюсь лбом в деревянное полотно.
Перевожу дыхание. Из-за двери доносится детский плач.
Сын проснулся?
Его зов действует на меня гипнотизирующе. Не замечаю, как врываюсь в комнату – и нависаю над кроваткой. Внутренние предохранители сгорают, дальше включается автопилот.
12.2
Хватаю влажные салфетки с пеленального столика, вытираю руки. Закатываю рукава, будто готовлюсь к операции. Подцепляю одну из чистых, выглаженных пеленок, чтобы прикрыть ей рубашку. Работа в больнице приучила меня к стерильности, так что провожу комплекс мер, не задумываясь.
Только потом протягиваю руки к Назарке. Призвав элементарные знания о детях такого возраста, бережно поднимаю его, слегка придерживая голову. Прокладываю пеленку между собой и крохотным тельцем сына.
Умолкает. А я не знаю, как себя вести с собственным ребенком.
Прижимаю его к груди, отчетливо ощущая детское тепло. Впускаю в нос сладковатый, молочный запах. Хрипло шепчу сыну: "Привет".
Несколько минут просто смотрим друг на друга, как два инопланетянина во время первого контакта. Изучаем, запоминаем.
Я почти не дышу. Он больше не плачет.
Меня будто парализует, так что я даже не двигаюсь, когда в коридоре слышатся голоса, а затем раздается скрип распахнувшейся двери.
– Назар, давай мне его, – тихий, нежный голос Нади возвращает в реальность. – Я покормлю.
Медленно, как заклинивший робот, поворачиваю сначала голову, а потом и весь корпус. Заторможено киваю, не сводя глаз с ребенка. Боковым зрением замечаю, как Надя жестом отпускает мать. Берет футболку у отца, и
