короче – мелкая сошка. А известие о смерти отца, действительно, застало меня за подготовкой бюджета выставки “Руки вверх, проказники!”, которая должна была открыться в январе в Бур-ла-Рен. Речь шла о заснятых при помощи телеобъектива зверствах полицейских в департаменте Ивелин; однако зрителям предлагались не просто фотодокументы, а некая пространственная, так сказать, театрализованная композиция, к тому же полная намеков на различные сериалы о полиции Лос-Анджелеса. Обычному в таких случаях социальному обличению автор предпочел пародию. Словом, любопытный замысел, притом не слишком дорогой и не слишком сложный; даже такая бестолочь, как Сесилия, вполне могла справиться с проектом бюджета.
Обычно после работы я отправлялся на пип-шоу. Это обходилось мне в пятьдесят франков, иногда в семьдесят, если я долго не мог кончить. Крутящиеся киски хорошо прочищают мозги. Противоречивые тенденции в современном видеоарте, баланс между бережным отношением к культурной традиции и поощрением новаторства… – все это мигом улетучивалось из головы под воздействием примитивной магии крутящихся кисок, и я спокойненько опорожнял свои яички. Сесилия же в это время лопала шоколадные пирожные в ближайшей к министерству кондитерской; мотивировки у нас были весьма схожие.
Отдельный кабинет за пятьсот франков я брал редко, только в тех случаях, когда мой дружок совсем сникал, когда я ощущал его капризным, никчемным придатком, вдобавок пахнущим сыром; в такие дни мне требовалось, чтобы девушка взяла его в руки, повосхищалась, пусть неискренне, его мощью и богатством семени. Так или иначе, я возвращался домой не позднее половины восьмого. Перво-наперво смотрел “Вопросы для чемпиона”, автоматически записывавшиеся на видео, затем переходил к новостям. Ситуация с коровьим бешенством меня мало беспокоила – питался я в основном пюре “Муслин” с сыром. Вечер шел своим чередом. Когда имеешь сто двадцать восемь каналов, скучать не приходится. Заканчивал я часам к двум турецкой музыкальной комедией.
Несколько дней я прожил относительно тихо, а потом мне снова позвонил капитан Шомон. Оказалось, дела продвинулись, и предполагаемый убийца найден; собственно, уже и не предполагаемый: он сознался. Через два дня они намеревались провести следственный эксперимент. Желаю ли я на нем присутствовать? Да, разумеется, ответил я.
Мари-Жанна одобрила мое мужественное решение, сказала что-то об испытании горем и загадке наследственных связей; она произносила подобающие случаю слова, запас которых невелик, но это и не важно: я чувствовал в них искреннюю теплоту, что было удивительно, но приятно. До чего же все-таки женщины чувствительны, думал я, садясь в поезд на Шербур, они даже на службе стремятся установить сердечные отношения, им трудно существовать в мире, лишенном эмоций, они в нем чахнут. В этом их слабость и причина многих неприятностей, недаром психологические странички “Мари-Клер” твердят об одном и том же: необходимо
