не слыша меня, все так же неторопливо повторила эта полукукла-полузомби. – Для вас было бы лучше. Здесь, по крайней мере, выход рядом.
Его рука медленно поднялась и указала назад, где виднелись входные двери театра.
– Может, вам удалось бы убежать, – прошептал Пьеро. Кровавые слезы уже ручьями сбегали по его щекам.
– Мы не собираемся никуда бежать, – бросил я кукле. – Не за тем мы пришли сюда, чтобы сразу же убегать после глупой шутки глупой куклы. Пойдем, Прив!
Я спокойно повернулся спиной к Пьеро и зашагал к расположенному впереди залу, на другом конце которого угадывались двери, ведущие в зрительный зал.
– Брр! – сказал Прив. – Жутковато как-то.
Со стороны коридора, полукругом охватывающего зал, раздался дробный цокот, заставивший нас напряженно замереть. Спустя минуту из-за поворота показался пудель и, стуча коготками по лакированному паркету, прошел мимо нас. В пасти его была зажата человеческая рука, ее конец волочился по полу, оставляя за собой кровавый след. Шкура пса, сшитая из серого бархата, на одном из боков облезла, открывая голые ребра и высохшие внутренности пса.
– Жутковатое место, – тихо повторил Прив.
Проводив глазами пуделя до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, я аккуратно переступил через кровавую полосу и продолжил путь к дверям в зрительный зал. Взявшись за ручку, я бросил взгляд назад. Пьеро внимательно смотрел нам вслед. Слезы уже не капали из его глаз, и я увидел бледное лицо. Одухотворенное лицо, полное сострадания и печали. Деревянное. Как может дерево так ярко и полно передать одухотворенность? Я решительно повернул ручку и вошел в зрительный зал.
Длинные ряды кресел, полностью заполненные зрителями, убегали в стороны от протянувшегося от дверей до самой сцены центрального прохода. Там, на сцене, стояли три фигуры, закутанные в серые балахоны, и заунывно тянули одну ноту.
– Соль, – поморщился я.
– Что? – встрепенулся рядом Прив. – Где соль? Какая соль? При чем здесь соль?
– Нота «соль». Самая противная нота в октаве. Терпеть ее не могу. Набери в Гугле «самая противная нота» и сто процентов, что он выдаст тебе «соль».
– Гугле? – вопросительно уставился на меня Прив.
Я только махнул рукой и сказал:
– Никогда не мог ее чисто взять. Ни раньше, на теноре, ни сейчас, на баритоне.
И опять поморщился. До чего же мерзко они воют. Всю душу выворачивают. Так и с ума сойти недолго.
– Понятно, – покивал головой Прив и с интересом начал осматриваться по сторонам. – Что это с ними?
Я оторвал взгляд от сцены, где три тенора продолжали тянуть одну и ту же ноту. Без пауз, без перерыва на вдох. Да еще, кажется, высота звука постепенно повышалась. Медленно, почти незаметно, практически неуловимо для уха, но повышалась. Или мне это уже просто чудится?
– Ты про зрителей? – переспросил я Прива и тоже стал осматривать
