моя солнечная леди, – говорит он тихо, поднимая глаза к листве на деревьях. – Тебя будут искать.
А я понимаю, что Гектор в ту секунду думает об осени, что приближается неминуемо. О том, что ему предстоит отплыть. О том, что мне предстоит свадьба. О том, что придет конец сладкой иллюзии и столь желанному образу нас двоих, бороздящих морские просторы вместе.
Поначалу чудилось, что в Нигде вечная серость – не меняет цвет небо, не бывает иной погоды, кроме сумрака или тумана, – но спустя время, насыщаясь силами здешних обитателей, питаясь местной едой и утоляя жажду водой, я стала яснее различать переливы серого в бесконечном куполе раскинувшейся пустоты. Вакуум был полон тумана, но даже он обладал разными запахами, оттенками. Иногда серость начинала точно золотиться, и я представляла, что так приходит рассвет. Когда мрак густел до грязно-серого – думала, что настает вечер. Черно-зеленой считала ночь, а пурпурно-черной – жатву. Я училась понимать эти полутона несменяемого мрака, считывать, что (или кто) за переменами последует, чего ожидать, к чему готовиться.
Я, опершись о метлу, наблюдала за оседающей на пол пылью, что посверкивала изнутри рапсово-желтым светом. Заведение опустело. За барной стойкой переговаривались подносильщицы, что начищали до блеска увесистые граненые бокалы; из второго зала доносилось монотонное завывание фантомов, очищающих пространство от чужих мыслей и ненужных снов: их сметали, подобно мусору, в мешки, да только сотканы они были из звездной пыли и заковывали в себя грезы, как в клещи.
Легкая приятная сонливость. Смутное дежавю – ранее утро, когда солнце еще не взошло, и морской воздух врывался в распахнутое настежь окно, колыша бесшумно тонкие занавески, – улетучилось также быстро, как появилось.
Пахло чистотой. Пахло деревом и острыми специями.
В мыслях всплыла навестившая меня Циара, и предложение Князя, которое он сообщил мне устами сирены. Появился образ Ияра, долгое время старающегося заполучить мое внимание. Вспомнились подготовленные для аконитового зелья ингредиенты… На мгновение показалось, что желаемое так нестерпимо близко, что стоит лишь руку протянуть, дабы его коснуться.
Вариантов масса, как попытаться вывести дракона на столь сильные эмоции, что человеческая оболочка лопнет. Насколько это правильно? Да и существует ли понятие "правильности" в этом случае? Думать о чувствах Ияра? Или о своих потребностях? А может о том, что принесет собой обращение мужчины в огнедышащего змея? Насколько он велик? Опасен? Зачем это нужно Князю? И важно ли мне об этом заботиться, или стоит думать лишь о последствиях для себя? В конечном итоге ответ на вопрос о правильности зависит от этических принципов и моральных установок. Готова ли я сыграть на чувствах Ияра? Действительно ли меня не заботит результат обращения?
Для Циары словно дилеммы не существовало: "К чему столько вопросов и излишние волнения, сладкоголосая? Ты в Нигде. Здесь нет хороших и плохих последствий, есть только выбор, и зачем
