безучастно и выжидающе уставились на него.
Пришедший неодобрительно усмехнулся.
– Привет! – сказал он хрипловатым тоном человека, слишком часто заглядывающего в рюмку. – Дверь была не заперта, поэтому я решил войти. Как поживаете?
Антония вопросительно посмотрела на брата и с испугом увидела, как тот побледнел. В глазах Кеннета можно было прочесть изумление, гнев, ужас.
– Господи! – сдавленно воскликнул он. – Роджер!
Глава тринадцатая
От неожиданности Виолетта уронила бутерброд на пол. Сидевшая рядом с ней Лесли услышала, как она ошеломленно произнесла:
– Но он мертв! Все говорили, что он мертв!
Антония хмуро оглядела пришельца.
– Правда? Так вот кого ты мне напомнил. Мы думали, ты мертв.
– Думали! – выкрикнул Кеннет. – Мы знали, что он мертв! Он был мертв много лет!
– Собственно говоря, я никогда не умирал, – произнес Роджер Верекер с таким видом, будто открывал секрет. – Просто какое-то время представлялось разумным числиться в мертвецах, потому что запахло жареным из-за денег. Я уже не помню подробностей, но люди были очень злы, очень.
– Но с какой стати ты все это время оставался мертвым? – спросила Антония.
– Сам не знаю. Не было особого смысла возвращаться к жизни. Потребовалось бы множество всяческих хлопот. Я подумывал об этом, но мне и без того жилось недурно. Ты, очевидно, Тони! Я бы тебя не узнал. Кеннет тоже изменился. С такими волосами ему надо бы сходить в парикмахерскую.
– Оставь мои волосы в покое! – гневно воскликнул Кеннет. – Если ты…
– Не волнуйся, я не собирался их касаться. Знаете, так странно видеть вас обоих выросшими. У Тони, когда я видел ее последний раз, была косичка – может быть, я ее с кем-то путаю, но, думаю, то была она. Длинная косичка с бантом на конце. Ты был несносным зверенышем. Вижу, изменился не так сильно, как Тони. Помню, ты возился с вонючими красками.
– И сейчас возится. Он художник, – сказала Антония.
Роджер встретил эту весть с легким, мимолетным удивлением.
– Нет, правда? Что ж, тогда извиняюсь, что заговорил о его волосах. Вот что бывает, когда долго не видишься. Теперь я собираюсь осесть на родине. Собственно говоря, почему бы нет? Надоедает скитаться. Человека, которого приняли за меня в том кубинском скандале, звали Генри Фишер. Я имею в виду того, кого убили. Поначалу я не имел ничего против; казалось, все равно, что одно имя, что другое. Но вы не представляете, как надоедает, что тебя зовут Фишер. Я носил эту фамилию семь лет, и меня это очень раздражало. Вот и подумал, что нужно вернуться домой.
– Мне кажется, – произнесла Антония, с раздражением слушавшая эту бессвязную речь, – что ты вполне мог бы зваться Верекером и не возвращаясь на родину.
– Нет-нет. Это было бы небезопасно. Кровопийцы и все такое прочее. Да и почему мне не
