вздрогнул усем телом, поспрашал, – шишуга, а у тобе имячко то есть? Мене вот кличуть Борила, а тя як?
– Мини зовуд Гуша, – поспешно ответил шишуга, и, подняв руку погладил пальцем свой малёхо вспухший от вукусов нос. – И я ни кадил тибя ист… Я им ягоды, колешки, шишки… и… и… а лудей ни… ни.. Кадил шдукнуть, шоб болна было и тиби… аки дому зайшу.
– Аття конча… Оченно я радёхонек, шо ты мене не вжелал пожвакать, – откликнулси отрок и глянув на явно пужливого и какого-то вельми забитого шишугу, приподняв дубину вотступил назадь, абы тот мог поднятьси с полу. – Одначе, я Гуша шамаю зайцев, оленей и усяку другу живность. Я шамаю мясо, посему и стрелял у евонтого зайца, я егось жёлал зажарить и систь.
– А ды шишки… и..и… иш да колешки, – забалабонил Гуша и медленно принялси подыматьси, узрев оно дело бчёлки шибче зажужжали и слегка подались уверх.
Шишуга неторопливо усевшись, поджал ко собе ноги, приобнял их руками, будто опасаясь за них. Таче вон, также неторопливо, развернулси, приткнулси спиной к стене и задрав голову, вонзилси взглядом у лицо мальчоночки.
– Знашь чё… шишки да корешки шамай сам, – скузал Борилка. И, направив набалдашник дубины на сапоги, которые шишуга натянул на свои ножищи, и ноне трепетно обвивал руками, добавил, – мене сам Асур Вышня и Асур Велес вуказали ходють у лес и вохотитьси на зверя и птицу, а поелику я сице и буду засегда поступать. А, ты, Гуша давай сымай мои сапоги, – отрок тряхнул дубиной, отчавось бчёлки подались маненько униз, и шишуга нанова порывчато вздрогнул усем телом. – Сымай, сымай да поживей. А опосля выводи мене отсюдова, занеже вишь бчёлки до зела сёрдиты. Хотють вони влететь у лесной бор и суздать тама улей. А ежели ты бушь ищё тама чё лишне пустомелить, то они могуть и перьдумать да повпробывать тобе на вкус, зане похоже ты усё ж паче кусней мене и не такой горький.
Гуша унезапно осклабилси, и евойна вывернута, лежаща на выступающем уперёд подбородке, нижня губа сице растянулась у ширь, шо он мгновенно перьстал быть отталкивающим, а разом стал симпатишным… И глаза его удруг блеснули ярким зеленоватым светом, вовсе вони и не были чорными. Шишуга не мешкая принялси сымать с ног сапожищи. Кады ж вон их снял, то Борила увидал небольши волосаты стопы, словно у отрока, с короткими, толстыми пальцами да загнутыми чёрными когтями. Гуша протянул сняту обувку мальчику, а тот приняв, но усё ж опасаясь присесть, стал натягивать их так… стоймя, притулив на всяк случай дубину к правой ноге. Боренька ано не стал снуроватьси, страшась, шо шишуга, дюже похорошевший от вулыбки, могёть сызнова по-дурнеть и огреть его эвонтой дубиной. Внегда сапоги, хотясь и с трудом, потомуй как суконки обтягивающе ноги маленько слезли, вочутились на прежднем месте, Борилка ухватил у праву руку дубину и распрямив стан, встрепянул плечом поправляя сице туло, висяще на широком ремне на спине, да обратившись к шишуге, поспрашал:
– А вас туто-ва у бору, шишуг таких… много жавёть аль як?
Гуша
