мне пришло сообщение. Писал Яковлев. Писал о бушующем морях, сиренах, пароходах, приходах, вине, дне, раках, казематах, о пучинах, Немезидах, лужах, людях, обо дне и обо мне. Какой-то бредовый стишок. Не люблю стихи. Никогда не любил. И сейчас особенно. Ну надо же, он еще и поэт. Даже новый адрес умудрился зарифмовать. Просто не друг, а подарок с неба.
Решил ему выложить все как есть. Это моя последняя услуга для него. Он спросил, не хочу ли я зарабатывать. Нет. Не таким образом. «Нет, так нет», – ступал ответ. Неужели получается слезть с этого крючка? Но праздновать пока было рано… С моим здоровьем убежать не получится. И если меня попробуют схватить, то они меня схватят – это сто процентов. Ложь, хоть и во благо, тогда обернется страшной реальностью. Естественно, выбора у меня не было. Зато была вероятность того, что он меня обманывает. Тем не менее, я пошел.
Выполнив все, что от меня требуется, заблокировал снова этого скота. Мне поплохело. Надо успокоиться. Поставил чайник. Подготовил чай с мелиссой. Пока это все доходило до кондиции, погладил кота, осмотрел комнату. Берлиоз наш – это отдельная и достаточно длинная история, а вот про аптеку мою живительную расскажу. Именно про нее обмолвился Самуил Тимофеевич, называя ящиком. Он скромничает. Как всегда.
|Интерлюдия вторая
Вообщем, у нас была своя домашняя аптека. И я не говорю про маленькую аптечку, которую мама достает из ниоткуда в случае необходимости. Без опознавательных знаков и надписей. Наверное, значение важнее обозначения. Нет. У нас висел деревянный, прибитый ящик. Причём презентабельного вида. Не сколоченный из того, что было под рукой. Вещь дорогой работы! Имеет смысл взять вещь получше, даже если она просто радует глаз, особенно когда вы пользуетесь ей ежечасно. Как сейчас помню отлично обработанное дерево, каркас и прозрачная дверца. Там была даже зелёная подсветка, правда работала она на батарейках, и так как выключалась она только когда садились батарейки, приходилось их часто менять. Была даже надпись «аптечка», однако в детстве я оторвал букву «е» и «ч». Сейчас я жалею об этом. Надпись и сам ящик теперь не выглядят так совершенно. Даже не помню, зачем я это сделал. Ах, точно! Припоминаю… Думал тогда, что этот ящик огромен. Действительно, он был крупным. Где-то метр с длину. Полметра в ширину. Напоминал тех самых водяных роботов, вклеенных в некоторые здания: двадцать рублей за пять литров. Возвращаясь к моей мысли, я думал, что такой шкаф не может быть в уменьшительно ласкательном роде, а только в утвердительном! Смешно думать об этом сейчас. Часто в данный момент я ловлю себя на мысли, что в полностью заполненной аптеке мне постоянно чего-то не хватает.
Хотя один раз в прошлом мне с головой хватило… Это был первая и последняя моя попытка вылечить себя. Хотя я не хочу сейчас вспоминать, как мне полосками желудок. Если снова подумать об этих буквах, то на ум приходят не только плохие воспоминания. Такие маленькие проявления искусства – обычное желание проявить себя, самовыразиться. Всё,
