Николай таких червонцев начеканил знаете сколько? – попытался увильнуть я.
– Не знаю – сколько?
– Только в 1899 году больше миллиона штук, а если все года суммировать, то миллионов 30 выйдет. Специально проштудировал один справочник по нумизматике, когда вы мне ту монетку показали, – пояснил я свои знания, – так что эти монетки много у кого обнаружиться могли.
– Ты мне зубы-то не заговаривай, – строго сказал капитан, – мало ли что там до революции было начеканено, к нашему времени оно отношения не имеет. Бритву Оккама такую знаешь?
Ни хрена ж себе, внутренне восхитился я, какая у нас милиция продвинутая.
– Слышал, – ответил я, – не следует привлекать сложные объяснения, если есть простое.
– Молодец, правильно, – похвалил он меня, – а самое простое объяснение этим летающим червонцам такое – кто-то откопал клад и то ли потерял несколько монет, то ли расплатился ими с другими лицами. И самый главный подозреваемый по этому делу у меня ты, Витя.
Я немного подумал, а потом решил, что скрывать мне уже нечего, и вывалил всё скопом на голову капитана.
– А я и не буду отпираться, что откопал этот клад.
– Так-так-так, – возбуждённо затараторил Сизов, – значит, явку с повинной желаешь оформить? Это хорошо, это тебе зачтётся – ну давай продолжай, раз уж начал.
– А тут немного продолжать-то осталось, – со скрытой усмешкой ответил я, – сегодня в районе обеда я нашёл клад в развалинах Американского посёлка… ну знаете наверно, возле Реки…
– Знаю, конечно, ты не останавливайся, – подтвердил он.
– Нашли мы его вместе с одноклассницей, Леной Проскуриной, потом вызвали корреспондентов нашей заводской газеты, они быстро приехали, всё сфотографировали и застенографировали…
По мере продвижения моего рассказа капитан всё скучнел и скучнел лицом.
– А дальше мы все вместе на редакционной машине поехали в областное управление КГБ… ну которое на Голубева… и там сдали все найденные ценности государству. Взамен получили расписку от Гохрана, могу показать.
И я без дальнейших понуканий со стороны капитана выудил оную расписку, написанную товарищем Абрамовичем, и сунул ему в руки. Он снял фуражку, вытер пот со лба, затем ознакомился с бумагой, затем вернул её мне и произнёс следующее:
– Ты, конечно, думаешь, что самый умный и хитрый…
– Совсем я так не думаю, товарищ капитан, – вклинился я, – с чего вы это взяли?
– Но смотри, – не заметил он моей ремарки, – поскользнёшься ты когда-нибудь на скользкой дорожке…
– Так июль же месяц на дворе, – попытался увести разговор в сторону я, – какие тут скользкие дорожки?
– В общем, я тебе всё сказал… – встал капитан со скамейки, – сейчас ты очень серьёзного врага себе нажил, так и заруби себе на носу.
Да в гробу я видел твои угрозы, мысленно произнёс я, когда у меня сейчас более серьёзная крыша
