добродушного лица своего.
Первый раз в жизни Глеб обращался к ней за советом; но это обстоятельство еще сильнее возбудило внутреннюю досаду старушки: она предвидела, что все это делается неспроста, что тут, верно, таится какой-нибудь лукавый замысел.
– Сдается мне, отпускать его незачем, – сказал Глеб, устремляя пытливый взгляд на жену, которая стояла понуря голову и глядела в землю, – проку никакого из этого не будет – только что вот набалуется… Ну, что ж ты стоишь? Говори!
– Что мне говорить, – возразила Анна, знавшая наперед: что бы она ни сказала, муж все-таки поставит на своем.
– Он, может статься, говорил тебе об этом. «Поди, мол, отца попроси!» Либо другое что сказал?
– Словечка не промолвил.
Глеб недоверчиво покосился на старуху.
– По-моему, – вымолвил он, произнося каждое слово с какою-то особенною выдержкою, – пусть лучше дома живет… Ась?
Глеб знал, что мать и дети ничего не таят друг от дружки: выпытывая мнение жены – мнение, до которого ему не было никакой нужды, он думал найти в нем прямой отголосок мыслей Петра; но, не успев в этом, он тотчас же перешел к другому предмету.
– Не видала ли ты нынче Акима? – спросил он неожиданно.
– Нет, не видала.
– Должно быть, спит еще. Ну, пущай его, пущай понежится; встанет, смотри, покорми его.
Старушка подняла голову; но лицо ее, на минуту оживившееся, снова приняло недовольное выражение, когда муж прибавил:
– А там пущай идет, куда путь лежит… Вишь, что забрал в голову: возьми его в работники!
– Не знаю, с чего так не полюбился, – пробормотала Анна, обращая, по-видимому, все свое внимание на щепки, валявшиеся подле плетня.
– Пес ли в нем! – продолжал Глеб, не отрывая от жены зоркого взгляда.
– Да что ты, в самом-то деле, глупую, что ли, нашел какую? – нетерпеливо сказала она. – Вечор сам говорил: не чаял я в нем такого проку! Вчера всем был хорош, а ноне никуда не годится!.. Что ты, в самом-то деле, вертишь меня… Что я тебе! – заключила она, окончательно выходя из терпения.
Глеб не спускал с нее глаз и только посмеивался в бороду.
– Так как же, стало, по-твоему, надо взять его? – сказал он.
Тетушка Анна замялась.
– Что ж, не худой он человек какой, – проговорила она смягченным голосом, – ни табашник какой, ни пьяница.
– Главное дело, потому отказать ему как словно не приходится: сродни он нам – вот что! – заметил муж, лукаво прищуриваясь.
– Вестимо, не чужак! – поспешила присовокупить старушка.
– Так-то, так! Я и сам об этом думаю: родня немалая; когда у моей бабки кокошник горел, его дедушка пришел да руки погрел… Эх ты, сердечная! – прибавил, смеясь, рыбак. – Сватьев не оберешься, свояков не огребешься – мало ли на свете всякой шушеры! Всех их в дом пущать – жирно
