обыски повальные, ребята все сюда направляют на сохранение, а винтовок – всего одна.
– Привезут, – сказал Федор, – нужны только деньги. Ты достань денег.
Лбов с минуту подумал, потом поднял сумку, раскрыл нож и провел им по коже. Целая пачка писем вывалилась на стол. Распечатали. Денег было около 1000 рублей. 300 Лбов тут же отдал Федору, 300 оставил себе, а остальные передал Степану.
– Это вам пока на подпольную, – добавил он, – будет с вас, ведь вам все равно на разговоры.
– Как на разговоры? – и Федор удивленно переглянулся со Стольниковым и Степаном.
– А так, на разговоры, – повторил Лбов. – Я понимаю, оружие покупать, бомбы; ты скажи, чтобы больше бомб привозили, беда как люблю бомбы, – на это я понимаю, а что зря языками трепаться… Да скажи, чтобы к маузеру мне патронов привезли, – добавил он, опять срываясь на прежнюю мысль, – побольше патронов, мне очень нужны хорошие патроны. – Потом он промолчал и, точно принимая окончательно какое-то решение, добавил: – И хорошие ребята тоже нужны. Только такие, которым бы на все наплевать.
– Как наплевать? – не понял его Федор.
– А так, в смысле жизни.
Вскипятили чай, а за чаем много говорили. Лбов оживился, его темные глубокие глаза заблестели, и, крепко сжимая руку петербургского товарища, он сказал:
– Так пусть приезжают, пусть обязательно приезжают, мы тогда такое, такое устроим, что они дрожать будут, собаки.
Потом сел на лавку и спросил:
– У тебя книжки с собой нет?
– Есть, – и Федор подал ему. – На, читай пока.
– Я не могу сам, – резко ответил Лбов и с досадой сжал губы. – Учиться не у кого было, – добавил он зло. Он не любил, когда ему приходилось вспоминать о своей безграмотности. Это было его больное место.
– Я прочитаю, давай слушай, ребята! – и Степан взял книгу.
Огонек лампы тускло дрожал в задавленной лесом, в заметенной снегом землянке. И три бородатых человека молча слушали четвертого, и из маленькой затрепанной книжки выпадали горячие готовые слова, выбегали горячими ручейками расплавленных строчек и жгли наморщенные лбы пропащих голов.
– Читай, читай, – изредка говорил Лбов, когда Степан останавливался, чтобы передохнуть, – начинай опять с прежней строчки.
«…теперешнее правительство само порождает людей, которые в силу необходимости должны переступать закон. И правительство, с неслыханной жестокостью, плетьми и нагайками пытается взнуздать этих людей, и тем самым еще больше ожесточает их и заставляет их решиться: или погибнуть, или попытаться разбить существующий строй».
– Это про нас, – перебил Лбов, – это написано как раз про нас, которые жили, работали и которым некуда теперь идти. Для которых все дороги, кроме как в тюрьму, заперты до тех пор, пока будут эти самые тюрьмы. Давеча вот ты читал что-то насчет цены…
– Ценности, – поправил Федор.
– Насчет ценности. Это лишнее. А вот про это, про что ты читал, писать надо. И потом, достань мне, милый друг, где-нибудь книжку,
