золотую карету со всех сторон. Впереди них по булыжной мостовой грохотала еще одна позолоченная карета, в которой ехали Аалийя и дюжина ее чааенов. Возглавлял кортеж боевой фургон, ощетинившийся арбалетами. В поисках опасности стрелки следили за каждой тенью. Еще больше воинов в легких доспехах столпились в середине фургона. Даже влекущие его лошади были увешаны металлической броней. За кортежем следовала вторая боевая повозка, прикрывая его с тыла.
Канте полагалось бы чувствовать себя хорошо защищенным, если б не взгляды ближайших солдат. Хотя их лица были наполовину скрыты тонкими кольчугами, в прищуренных глазах сверкало явное неодобрение.
«Они винят в этом нападении меня».
Он никак не мог подавить и собственное чувство вины.
«Зря я заявился в эти края…»
И все же Канте подозревал, что гнев солдат вызван подозрениями в том, что он мог иметь и более непосредственное отношение к нападению на север страны. Ближайший всадник склонился с лошади и презрительно сплюнул на улицу рядом с колесом повозки.
Никто, кроме Канте, не заметил этого вопиющего поступка. Убрав руку от шапочки, он сжал пальцы в кулак.
«У меня даже нет оружия, чтобы защититься, если на меня нападут!»
Его колена коснулись пальцы в перчатке.
– Не поддавайся на подстрекательства! – негромко предостерег чааен, сидящий рядом с ним.
Канте перевел на него взгляд. Сквозь щель в занавешенной вуалью кожаной шапочке биор-га на принца пристально смотрели фиалковые глаза, обрамленные черными бровями. Цвет лица мужчины был на несколько тонов темнее, чем у него самого. Канте заставил себя расслабить пальцы, напомнив себе, что здесь у него есть союзник.
Некогда Пратик был чааеном-привязанным одного императорского торговца. Но полгода назад, во время путешествия за границу, примкнул к тем, кто задался целью предотвратить обрушение луны. Этот чааен и сопроводил Канте к этим берегам. После того как император присвоил принцу статус имри, Пратик был назначен Канте. Серебряные цепочки тянулись от сапог Канте к ошейнику мужчины – железному, что свидетельствовало о его учености в алхимии.
Увы, но Канте одарили и еще одним чааеном – вернее, чааенкой.
Он глянул мимо Пратика на фигуру, делящую с ними широкое сиденье. Брийя сидела скованно, в своей обычной позе. Канте мог поклясться, что позвоночник старухи навеки закостенел именно в таком положении. Ошейник у нее был серебряным, что свидетельствовало о ее познаниях в религии и истории. Она служила помощницей Канте в вопросах клашанского языка и обычаев. Хотя он сильно подозревал, что ее истинная роль заключалась в том, чтобы шпионить за ним и обо всем докладывать императору.
– Король Торант, видать, в ярости из-за того, что ты сбежал сюда, – заметил Пратик, вновь привлекая внимание Канте.
– Сегодня утром это было достаточно ясно продемонстрировано. Мой
